Американский снайпер

И хотя в обычных условиях обстреливать мечети мы не имели права, присутствие снайпера превращало культовое здание в законную военную цель. Мы вызвали воздушный удар по минарету, башня была увенчана высоким остекленным куполом и двумя балконами по периметру, что делало его издалека чем-то похожим на башню управления воздушным движением. Купол был собран из стеклянных секций в виде зонтика.

Когда подлетел самолет, мы сидели на корточках. Бомба попала в купол минарета, пробила его и вылетела через одно из огромных стекол. Она продолжила свой полет и угодила во двор на соседней улице. Там она и взорвалась без видимых разрушений.

«Вот черт, — сказал я. — Он промазал. Пошли — придется самим достать этого сукина сына».

Мы пробежали несколько кварталов, вошли в башню и стали подниматься по казавшимся бесконечными лестницам. В любой момент мы ждали, что наверху появится охрана снайпера или сам снайпер и откроет по нам огонь.

Никто так и не появился. Когда мы поднялись, наконец, наверх, мы поняли, почему. Снайперу, который был в здании один, оторвало голову пролетевшей насквозь бомбой.

Но этим действие бомбы не исчерпывалось. Двор, куда она упала, кишел боевиками; спустя короткое время мы обнаружили их тела и оружие.

Я думаю, что это самый лучший снайперский выстрел, который мне довелось видеть.

Новое назначение

С ротой «Кило» я проработал около двух недель, после чего командование SEAL отозвало всех снайперов, чтобы перераспределить их в соответствии со своими надобностями.

«Какого черта ты делаешь? — спросил один из первых встреченных мною „морских котиков“. — Ходят слухи, что тебя видели на земле».

«Ну, да. На улицах не стало целей».

«Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? — сказал он, отведя меня в сторону. — Если начальство об этом узнает, тебя же отзовут».

Он был прав, но я его предупреждение проигнорировал. В глубине души я понимал, что делаю то, что должен делать. А еще я чувствовал полную уверенность в том офицере, который был моим непосредственным начальником. Он был честным парнем и в первую очередь всегда заботился о деле.

А от более вышестоящего начальства я был настолько далек, что им бы понадобилось немало времени, чтобы разыскать меня, не говоря уже о том, чтобы издать приказ о моем отзыве.

Подошли другие парни, которые стали соглашаться со мной: внизу, на улицах, от нас было больше пользы. Я не знаю, как они в итоге поступили: конечно, для отчета, все они оставались на крышах и стреляли из укрытий.

«Слушай, вот что я хочу предложить тебе вместо морпеховской М-16, — сказал один парень с Восточного побережья. — Я захватил с собой мою М-4. Возьми на время, если надо».

«В самом деле?»

Я взял ее, и она очень пригодилась мне в бою. ИМ-16 и М-4 — хорошее оружие; по разным причинам, связанным с их манерой ведения боя, морские пехотинцы отдают предпочтение последним моделям М-16. Конечно, мои предпочтения в ближнем бою будут на стороне короткоствольной М-4, и я был очень благодарен своему другу, одолжившему мне это оружие на оставшееся в Фаллудже время.

Меня отправили в роту «Лима»[81], действовавшую в нескольких кварталах от «Кило». «Лима» занималась зачисткой «дыр» — ликвидировала очаги сопротивления, которые были по каким-то причинам пропущены или же вновь образовались. У них было много работы.

Этой ночью я прибыл к командиру роты. Я нашел его в доме, занятом морпехами накануне. Командир морских пехотинцев уже знал о моей работе с «Кило», и после непродолжительной беседы он спросил меня, что я намерен делать.

«Я хочу быть внизу, с вашими бойцами».

«Хорошо».

Рота «Лима» оказалась еще одной отличной командой.

Не говори маме

Несколько дней спустя мы зачищали квартал, когда на соседней улице я услышал стрельбу. Сказав морским пехотинцам, с которыми я был, оставаться на том же месте, я побежал посмотреть, не нужна ли моя помощь.

Я обнаружил еще одну группу морпехов, попавших под сильный огонь при попытке пройти по аллее. Они уже отступили и залегли к тому моменту, как я прибежал.

Все, кроме одного парня. Он лежал на спине в нескольких ярдах, плача от боли.

Я открыл огонь на подавление, подбежал к парню, и потащил его обратно. Когда я увидел его вблизи, я понял, что дело плохо: ему прострелили кишки. Я взял его снизу под руки и поволок.

На ходу я поскользнулся и упал. Раненый оказался на мне. К этому моменту я был настолько измотан и устал, что несколько минут я просто лежал на линии огня. В то время как пули свистели мимо.

Парнишке было около восемнадцати лет. Ранение было очень тяжелым. Я уже мог точно сказать, что он умирает. «Пожалуйста, не говори маме, что я умер в мучениях», — пробормотал он.

Черт, я даже не знаю, кто ты, подумал я. Я не скажу твоей маме ничего.

«О’кей, о’кей, — сказал я. — Не беспокойся. Не беспокойся. Все скажут, что все было в полном порядке. В полном порядке». Он умер. Он даже не успел услышать мою ложь о том, как все будет хорошо и замечательно.