Американцы. Очерки

По-моему, эта публикация красноречиво свидетельствует о том самом моральном климате, который нам кажется, мягко говоря, странным, неподходящим, а для американцев он привычен. Его особенно ощущаешь, когда живешь с американцем бок о бок, под одной крышей, в его доме. В разные годы и разные времена я просидел множество часов за обедами и ужинами в американских домах, я жил в гостях у рабочего, священника, фабриканта, ученого, фермера, в студенческом общежитии... Конечно, далеко не каждый американец начинает с разведения цыплят или спекуляции мылом и тем более далеко не из каждого обязательно получается делец, но так или иначе все они рано знакомятся с финансовой стороной жизни. И это не потому, что она их всех так уж привлекает. Хотя увлечение бизнесом и характерно для американцев, отнюдь не все они его разделяют. А вот считать и подсчитывать вынуждены все, независимо от желания и наклонностей. Констатируя это обстоятельство, я вовсе не хочу оскорбить американцев. Ни в коем случае! Просто такова там жизнь. Мало этого. Порой на фоне их умения считать деньги сам выглядишь, мягко говоря, каким-то недотепой.

В Лос-Анджелесе беру я напрокат машину на несколько дней. Служащий прокатного пункта заполняет при этом довольно большую и сложную бумагу и наконец называет нужную сумму. Я отсчитываю доллары. Он их пересчитывает и тут же начинает заполнять другой, не менее сложный документ. Я удивлен: а это зачем? Оказывается, он по этой второй бумаге должен взять с меня еще сто с небольшим долларов на случай, если я как-либо поврежу машину. Сдам ее в порядке — он мне тут же их вернет, сломаю что-нибудь — деньги эти пойдут в счет ремонта. Я хочу сэкономить несколько минут, которые уйдут у служащего на заполнение нового бланка, и предлагаю ему взять у меня эти сто с небольшим долларов, положить их в сейф и через несколько дней вернуть мне, если все будет в порядке с машиной, а в противном случае заполнить затем нужный бланк, на что сейчас, по моему разумению, время терять не стоит. Клерк удивленно смотрит на меня. Моя логика его изумляет. Он непременно должен заполнить нужный бланк сейчас, оприходовать мою сотню, которая после этого не осядет у него в сейфе, а тут же каплей вольется в океан финансовых операций. Сколько эта сотня даст прироста за те три-четыре дня, на какие я беру машину? Копейку, то есть цент? Стоит ли этот прирост самого бланка и времени его заполнения? Вопросы дилетантские! «Если я не сделаю этой операции,— говорит мне служащий,— хозяин меня уволит». Через четыре дня, вернув машину в сохранности, я получаю у того же клерка квитанцию, с которой иду в банк выручать свои сто долларов. Кстати, в Лос-Анджелесе этого я сделать не успел, опаздывал в аэропорт, но в Нью-Йорке по той же квитанции деньги свои получил.

Наверное, я предстал в глазах того служащего не очень большим умницей, во всяком случае человеком непрактичным. Да дело и не в том, что он обо мне подумал. Дело в том, что он, как и другие американцы, совсем иначе смотрит на многие вещи, нежели я, нежели мы, советские люди. Совсем иначе смотрит, например, и на подростка, зарабатывающего на цыплятах, и на маленького Фрэнка Каупервуда, спекулирующего мылом.

А разве плохо, если подросток разводит цыплят? И даже делает на этом деньги? Да и что плохого в невинной махинации Фрэнка? Он же не украл, а заработал... В Соединенных Штатах вообще поощряются ранние заработки детей и подростков. Но что стоит за этой традицией? Желание родителей приобщить детей к труду?

Или же стремление приработать за их счет? А что движет при этом ребятами — любовь к труду или же голый расчет?

Понятные вопросы. Но советский человек увидит в них один смысл, американец — другой. И еще более разный подход обязательно обнаружится при ответе на них. Это неизбежно. И это нужно учитывать, понимать при попытке подойти к тем или другим явлениям американской жизни. Разные социальные системы? Конечно! Но и разные пути развития еще задолго до того, как между Америкой и Россией разверзлась социальная пропасть. Вот что, например, писал из Америки отлично знавший ее русский публицист почти сто лет назад, обращаясь к своим русским читателям: