Америциевый ключ (СИ)

Ни внешнего двигателя, ни емкостей для топлива. Выходит, этот сын Карла по своей сути мехос, человек с механической начинкой? Но даже если так, откуда он берет топлива? Ганзель не сомневался в том, что для подъема такой исполинской массы в воздух и полета требовалась бы уйма топлива в том или ином виде. Но у толстяка, несущего Ганзеля и Греттель, не было ни баллонов, ни цистерн, ни иных емкостей. Значило ли это, что винт вращается за счет энергии, вырабатываемой самим телом? Это звучало абсурдно даже для того, кто знаком с геномагией исключительно понаслышке.

Ни одно тело, даже самого последнего мула, не может вырабатывать столько калорий, а значит…

Сына Карла тряхнуло в воздушной яме. Ганзель едва не вскрикнул, ощутив, как проваливается тело под ним. Но сын Карла не падал. Он легко набрал прежнюю высоту и уверенно двигался вперед. Куда?.. Этот вопрос показался Ганзелю более значительным, чем вопрос о том, где тот берет энергию для полета. И более насущным.

Летающего толстяка с винтом немного покачивало в полете. Летел он тяжело и грузно, совсем не с птичьей грацией. Иногда даже казалось, что запаса высоты не хватит, чтоб миновать очередной флюгер, кривым ржавым штыком выпирающий из крыши, но сын Карла всегда с необычайной ловкостью обходил препятствие. Возможно, он был уродлив. Возможно, от него необычайно разило, но Ганзель не мог не согласиться с тем, что со своим винтом этот толстяк управляется необычайно умело, выказывая солидный опыт. Удивительно, что он сам прежде ни разу не встречал в небе Вальтербурга подобное существо. Впрочем, так ли часто он в последние годы задирал голову, чтоб посмотреть на небо?..

«Сейчас он скинет нас, - подумал Ганзель, изо всех сил цепляясь за ткань на плече сына Карла, - Поднимется еще выше – и скинет. Прямо на мостовую. Отвратительное, должно быть, ощущение… В лепешку, в труху… Интересно, я успею что-то почувствовать?..»

Но сын Карла не собирался бросать свою добычу. По натужному гулу винта Ганзель понял, что толстяк набирает высоту, а минутой позже ему удалось определить и место их назначения, несмотря на то, что мир он видел в перевернутом виде. Они приближались к старой башне – уродливому и древнему сооружению на окраине Вальтербурга. Прежде Ганзель видел его только снизу, и этот вид вполне его устраивал.

Возможно, когда-то это было красивое сооружение из бронзы и стекла, но Ганзель тех времен не застал. К тому моменту, когда они с Греттель впервые увидели город, башня уже была тем, чем виделась сейчас – жутковатым сооружением, напоминающим разлагающуюся неорганическую форму жизни. Ее кожные покровы давно превратились в закрученные лепестки ржавого металла, скелет – балки и перекрытия – в мешанину из бетона. Кое-где в оконных проемах остались стекла, которые казались блестящими посмертными выделениями на мертвой туше.

Несмотря на свое состояние, башня была обитаема. Ее заселило городское отребье, нашедшее в ней укрытие от дождя и солнца. Неужели среди них обитал и толстяк с винтом на спине? Ганзелю трудно было это представить. Тем не менее, сын Карла, сделав над башней несколько коротких кругов и натужно гудя двигателем, стал снижаться на посадку.

Навстречу потянулись вереницы мертвых слепых окон, кое-где опаленных, но все они были явно малы для толстяка с двумя квартеронами на плечах. Ганзель даже беззвучно фыркнул, представив, как эта оплывшая туша пытается протиснуться в распахнутую форточку.

Но сын Карла не стал делать ничего подобного. Он завис над плоской крышей башни и стал снижаться.

Неужели он обитает прямо здесь, на крыше, подобно птице? Ганзелю представилось что-то вроде гнезда плотоядного грифа, усеянного тусклыми осколками костей и клочьями истлевших волос, тем, что осталось от предыдущих гостей сына Карла. Вполне вероятно, что, устроившись тут, он пожирает свою добычу, разрывая ее на части толстыми пальцами…

Лишь за несколько секунд до посадки Ганзель разглядел, что на крыше башни находится еще один дом. Впрочем, называть это домом могло лишь существо вроде сына Карла, для обычного жителя города это выглядело скорее огромной бесформенной полусферой, собранной из всякого хлама и похожее скорее на выпирающую из крыши опухоль. «Вот и гнездо, - подумал Ганзель, разглядывая это сооружение, уродливое даже на фоне покосившейся башни, - Видимо, именно там оно и хранит кости…»

Сел толстяк на удивление мягко, винт на его спине вращался все медленнее, пока совсем не остановился, и только тогда Ганзель вздохнул, ощутив себя в безопасности. Несмотря на то, что их с Греттель судьба все еще виделась отнюдь не в радужном свете, он чувствовал себя спокойнее, находясь на твердой земле и без лопастей огромной мясорубки, вращающихся над ухом.