Америциевый ключ (СИ)

Ледяная акулья ярость мгновенно нахлынула на него, утянув в непроглядные черные глубины несуществующего моря. Ярость не земноводного хищника, но хладнокровного истребителя всего живого. Руководствующегося не разумом, но заложенной в тело безошибочной программой, настолько древней, что генетический материал человека на ее фоне казался не старше бабочки-однодневки.

Ганзель прыгнул вперед еще прежде, чем сообразил, что делает. Он больше не управлял своим телом, тело управляло им. И тело, как всегда, безошибочно знало, что делать. Горячая ярость слепит, застилает глаза, заставляет делать ошибки. Ледяная ярость делает мир кристально-чистым и ясным.

Кулак сына Карла оказался возле него и Ганзель мгновенно сомкнул зубы на костяшке одного из пальцев, с упоением ощущая, как лопается под рядами треугольных зубов плотная кожа. Точно обивка на старом продавленном диване.

Акула предвкушала пряный запах свежей крови, сладкий на вкус багровый водопад. Но вместо этого его зубы завязли в рыхлых пластах желтоватого жира. Сила укуса была такова, что мгновенно перерубила бы человеческий позвоночник. Но сын Карла, казалось, вовсе не имел костей, и зубы Ганзеля тщетно полосовали слои отвратительно пахнущего нутряного жира, вонючего, как разлагающаяся на солнце рыба.

Но нервные окончания у толстяка все же были. Он по-детски тонко взвизгнул и мгновенно выпустил Греттель. Прежде, чем Ганзель успел этому обрадоваться, огромная пятерня, обхватила его самого, стиснув так крепко, что Ганзель на миг ощутил себя готовым лопнуть тюбиком. Сожми сын Карла пальца еще немного крепче, и голова бы лопнула от переполнявшей его крови. Ганзель ощутил, как трутся друг о друга ребра.

Иногда даже самая проворная акула попадает впросак.

- Сохраняйте спокойствие, - обиженно сказал сын Карла, приближая кулак с зажатым Ганзелем к своему побагровевшему лицу, от которого уже отслаивались лоскуты кожи, - Дело обыденное.

«А может, он не глуп, - обессилено подумал Ганзель, пытаясь глубоко дышать, - Может, люди для него – это такая штука, из которой получается варенье. В этом, вероятно, заключен весь смысл их существования. Вслушивается ли повар на кухне в треск лука, который он рубит?..»

Автоклав вдруг оказался совсем рядом, должно быть, от боли Ганзель на несколько секунд потерял сознание. Он улыбнулся Ганзелю круглым зевом всепожирающей серой пасти. Даже лишенная зубов, она таила в себе не просто опасность, а прекращение всякого существование. Превращение мыслящей субстанции в несколько литров сладкой алой жижи.

Ганзель знал, что не успеет ничего сделать. Сын Карла уже не раз продемонстрировал свою силу. Ганзель знал, что не может ей ничего противопоставить. Он может сопротивляться изо всех сил, сын Карла этого попросту не заметит. Сунуть сопротивляющегося человека в чан и закрыть крышку – едва ли ему потребуется на это более двух секунд. А там уже, в этом стальном гробу, можно сопротивляться сколько угодно. Биться в стены, как бился несчастный человек с луковичной головой, кричать, выть…

«Надо не давать ему есть, - сказала Греттель, - Надо заставить его голодать…»

Как это может сделать человек, который сам вот-вот превратится в чужой ужин?

- Не ешь меня! – прохрипел Ганзель, все еще борясь со сдавливающей его силой, - Мой генокод заражен! Ты покроешься язвами и умрешь, если отведаешь варенья из Ганзеля!

Это не произвело на сына Карла никакого впечатления. Как можно воздействовать на столь слабый разум? Существуют ли в природе струны, способные разбудить его или вызвать хоть какую-то реакцию?

Рука сына Карла стала опускаться. Ганзель почувствовал, как подошвы его сапог скользят по крышке автоклава.

- Не ешь меня! – закричал он, тщетно суча ногами, - Если ты сделаешь из меня варенье, я не смог рассказать тебе сказку! Интересную сказку! Я знаю очень много сказок. Самые лучшие сказки на свете…

- Сказки, - произнес сын Карла.

Показалось Ганзелю, или в голосе толстяка, глухом и немелодичном, как из бочки, появился новый оттенок, настороженный и мечтательный? По сонному лицу сына Карло скользнуло незнакомое Ганзелю выражение. Он опустил Ганзеля в автоклав, но отчего-то медлил, не закрывая герметичной крышки. На его сонном лице отразилось что-то вроде интереса.

- Сказки…