Аметисты Серафимы Суок

«Это рынок какой-то, а не жизнь, – думала Лёля. – Все не так! В СССР каждый человек свободен и счастлив. Это только отдельные граждане, вроде Серафимы, заблуждаются под влиянием иностранной пропаганды. Вон, про итальянцев она что-то говорила. Ну точно! Ее охмурили империалисты!»

Серафима прекрасно понимала и про советскую пропаганду труда на благо страны, и про внушаемый этой же пропагандой альтруизм, когда надо «прежде думать о Родине, а потом о себе».

«Наивное дитя!» – думала она о своей гостье.

– Я, пожалуй, пойду, – сказала Лёля.

Вежливо, но в этот раз как-то сухо попрощавшись, девочка покинула квартиру Серафимы, «забыв» в ней угощение.

Лёля с мамой ютились вшестером в маленькой комнатке ветхого барака вместе с тетей Зиной и ее тремя детьми мал мала меньше. Раньше с ними жил еще и папин двоюродный брат, дядя Михей. Точнее сказать, это они все жили у дяди Михея. Его первым эвакуировали вместе с заводом, а потом мама попросила его прислать им вызов.

Сердобольный дядя Михей принял у себя и их с мамой, и семью тети Зины. Сам он месяц как отбыл на фронт, и пока вестей от него не было.

Дядя Михей рвался в самое пекло с первого дня войны, но у него была «броня», которую самовольно снять не представлялось возможным. Куда он только ни писал, всюду получал отказ, а потом внезапно его просьбу удовлетворили. Дядя Михей все понимал: положение на фронте ухудшилось, так что мобилизовали и его, высококвалифицированного слесаря оборонного завода. Он также понимал, что, скорее всего, живым не вернется, но иначе поступить не мог.

Мама работала санитаркой в госпитале и очень уставала. Жили плохо, тесно и голодно. Главное – жили. О том, как добирались до Алма-Аты, и говорить нечего. Тяжело добирались и очень долго. На перекладных, с невыносимыми ожиданиями дальнейшего транспорта. Порой приходилось жить на улице около станций, потому что на самих станциях всем места не хватало. Им еще повезло, что дорога выпала на сентябрь, когда холода не наступили. Скудная еда раз в день по рейсовым документам и та шла за счастье. Мыться негде, спать тоже, туалет – и тот отсутствовал.

Обозленные местные жители (на что им такая толпа беженцев, от которых одна грязь, шум да воровство?) не впускали даже укрыться от дождя под хилый навес.