Амето

Такие слова мне пришлись по сердцу; со временем я показала ему, как лоза, п вязы, и всякое другое дерево после цветения, заботясь лишь о плодах, довольствуются одной листвой и как прекрасна Дафна, всегда в зеленом убранстве, после чего он уподобился им одеждой, избавившись от ненужных украшений. А когда узнал от меня про то, что растения порой отвергают влагу и, дабы не оказались затопленными их корни, в меру просят воды, отрекся от излишней сонливости и предпочел ей здоровое бодрствование; тогда, чтобы возбудить в нем еще большее усердие, я повела его за собой в сады. И, как я желала, приучив его к трезвости и порядку, теперь живу в совершенном довольстве; поэтому никто не должен дивиться тому, что я чту дарами богиню, которая радела об исполнении моих замыслов, и ревностно посещаю ее храмы".

И нимфа умолкла. А через промежуток, меньший, чем от того мига, когда занимается заря, до того, когда вершины гор окрашивают первые лучи Аполлона, за речью последовала песнь. Передохнув, она начала так:

XXVII

Помона, и светла и плодовита,

бежит от ледяных Пелигнских вод,

и щит от непогоды ей защита;

и, если надо, прыть она уймет

рогов бесцеремонного Лиэя,

когда он слишком яро их пригнет.

Ей то по нраву, что жена Пелея

для утоленья жажды нам дарит

и что мы пьем, нимало не пьянея.

Едва Фетида свой являет вид

и колесницу Вакхову пантера

униженно с пути ее влачит;

и, - нету убедительней примера!

влекомая упряжкой быстрых змей,

свернет с ее дороги и Церера.

И даже та не прекословит ей,

что, в свет явившись из отцовой боли,

в быке нашла покой своих страстей.

И нить прядет Минерва поневоле

не для житейских низменных потреб,

а как ее благоугодно воле.

И ей и непонятен, и нелеп,

и странен образ жизни Палемона

пример ничтожных и пустых судеб.

Она - податель всякого закона

и людям удлинит, коль надо, шаг,

иль сократит, коль спешка нерезонна.

И ярости она всегдашний враг

и мудрецу в поступках полагает

и главное предвидеть и пустяк.

И верными ей не пренебрегает,

и помощь предлагает им сама,

а прочим - с меньшим жаром помогает;

сокровища, обширные весьма,

она раздаст, когда того захочет,

и, щедро отворяя закрома,

в садах своих заботливо хлопочет,

лелея их не для одной себя;

и всякого к благому делу прочит,

всевышнего Юпитера любя.

XXVIII

Покуда юная нимфа, ведя долгую речь, воскрешала в памяти прошлое, Амето украдкой созерцал обнаженные прелести дев. На одну взглянет - и возомнит, будто нет ей равных, на другую переведет глаза - вмиг эту восславит, а ту осудит; на третью засмотрится - тотчас решит, что обе первые уступают ей красотой. И так про каждую; а созерцая их вместе, ни у одной не находил ничего, что умаляло бы ее прелесть, и чем дальше, тем больше затруднялся сказать, кто же из них красивее. А между тем, пока он любовался ими, томимый жгучим желаньем, ему являлись разные образы. То он воображал себя в объятьях одной, то сам мысленно обвивал нежную шею другой, то будто впивался в уста третьей, ощущая сладостную слюну; и, приоткрыв рот, хватал им, увы, пустой воздух. То, объятый трепетом, дерзостно замышлял хотя бы одной поведать свои желанья. И хоть не решался их высказать, не зная, с какого конца приступить, все же, вообразив, будто тут же на зеленой траве ему удалось речами склонить к себе одну из прекрасных нимф, от веселья разгорячился так, что покрылся потом; закрасневшись ярче обычного, он лицом выдавал, какое его томит беспокойство, а лукавым взглядом - в какой миг ощущает блаженство. Что ни говорила нимфа, он все пропускал мимо ушей, ибо мысленно всеми силами влекся к нежным рукам и белоснежной груди, позабыв обо всем на свете. Но пока верным воображением он блуждал между сокрытых прелестей нимф, чего ни одна из них не замечала, внимая подруге, пение смолкло, и одна из прекрасных вернула его к яви, прося передать другой бремя повествованья. Придя в себя от ее голоса, Амето вздрогнул, подобно Ахиллу, когда тот пробудился, перенесенный матерью в новые края; чуть смутившись, огляделся и повелел начинать нимфе в белом. Едва на нее пал выбор, не мешкая, она приступила:

XXIX