Амето

"Не боги ли это сошли на землю, сегодня как раз тому были предвестья, но я им не поверил: рощи больше обычного полны были дичью, Феб жарче изливал на землю лучи, ветерок скорее прогонял истому, травы и цветы казались пышнее, возвещая их приближенье. Должно быть, разомлев от зноя, они, как и я, избрали поблизости место для небесных услад, звуком голоса посрамляя земные. Как бы мне хотелось взглянуть на них, узнать, так ли они прекрасны, как говорят люди. Пойду взгляну, каковы они, пусть солнечные лучи направят меня; а если у них нет дичи, я умилостивлю их, щедро поделившись своей, лишь бы они ее не отвергли".

Насилу утихомирив собак, одних лаской, других грозным взглядом, окриком и дубиной, он склонил голову к левому плечу, напрягая слух, постоял, послушал и вернулся к собакам; соединив их сворой, ремнями привязал к соседнему дубу; взял в руки суковатый посох, на котором, по обыкновению, носил за плечом добычу, облегчая себе тяжелую ношу, и направил стопы в ту сторону, откуда донесся сладостный голос; устремив перед собой взгляд, еще прежде, чем светлые воды ручья, он увидел толпу юных дев на пестреющем берегу, под сенью приятных кустов, меж цветами и высокой травой; из них одни бродили в ручье, обнажая ступни в мелких водах, другие, отложив охотничьи луки и стрелы, приклоняли к воде разгоряченные лица и умывались, погружая белоснежные руки в прохладные струи, третьи, позволяя ветерку проникать под одежды, сидели на траве, внимая самой радостной из подруг, чью песнь, прежде достигшую его слуха, тотчас узнал Амето. Только он их завидел, как, в уверенности, что перед ним богини, боязливо отступил и упал на колени, с перепугу не зная, что и сказать. Тут собаки, лежавшие подле нимф, вскочили, приняв его, верно, за зверя, и ринулись к нему с громким лаем. Схваченный ими Амето, видя, что бегством не спасешься, как мог, отбивался от их клыков, помогая себе руками, посохом, бранью, но свора, привыкшая к женственным звукам, от его голоса только пуще свирепела, донимая его, полуживого от страха; вспомнив об Актеоне, он уже ощупывал лоб, ища рога, и клял обуявшее его дерзостное желанье увидеть бессмертных богинь. Но тут нимфы, потревоженные в своих забавах яростным лаем, поднявшись, звонкими голосами уняли буйную свору и с ласковым смехом, разобрав, кто он такой, утешили и ободрили Амето; приветив его, они возвратились на прежнее место и продолжили песнь:

IV

Кефис, текущий в Аонийском крае,

то прямо, то излучины плетя,

извивами приятными играя

и волны обольстительно катя,

с невиданным до сей поры уменьем

Лириопею совратил, шутя,

и так он воспылал к ней вожделеньем,

что отнял девственность, мольбам не вняв,

и пренебрег ее сопротивленьем,

и породил меня; среди дубрав

ручьям я поклоняюсь и потокам

и чту в них средоточье отчих прав;

к тому же, наклонясь над водотоком,

своей красой любуюсь - всякий раз

себя увидя в зеркале глубоком;

и норовлю украситься подчас

травинками, веночками, цветами,

милей от милых становясь прикрас,

И, часто пребывая над водами,

я причащаюсь их былых услад

и проникаюсь давними страстями,

которым не последовал мой брат,

прекрасный видом и стрелок успешный,

без жалости отвергнувший подряд

всех, кто пылал к нему любовью нежной,

пока однажды, заглянув в поток,

не увидал себя и, безутешный,

в цветок не превратился; на цветок

печально глядя, я вздохну порою

от жалости, хоть неуступчив рок.

И голос тот не властен надо мною,

губительный для брата моего

(он сам, безумец, этому виною).

И как отрадой было для него

погоню учинять лесной дичине,

не упустив из тварей никого

вот так и я, но по другой причине,

не оставляю лука, стрел, сетей,

работу задавая им доныне.

Изобретаю множество затей,

лесных богов тревожу поневоле

средь заповедных круч и пропастей;

и - чем он пренебрег в земной юдоли

любовь и жажда нравиться другим

мне по сердцу и нравятся тем боле.

И будет всяк лелеем и любим,

кто красотой моей в душе пленится

и сердце мной наполнит, - и таким

то самое сторицей подарится,

что любящему слаще всех услад,

когда огнем влеченье разгорится.

И многих удостоятся наград,

кто служит мне достойно и умело,

как послужили те, кого стократ

за верный труд я наградить сумела

и радостных им уделила прав,

сподобив высочайшего удела.

Отцову страсть за образец избрав,

от матери я приняла в именье

изящный облик и приятный нрав.

Мое искусство и мое уменье

мне дали имя Лия; мир вокруг

красы моей достойное владенье.

И тот огонь - мой сладостный недуг,

каким пылать не устает Кифера,

и шумных празднеств нескончаем круг,

мной заведенных в честь твою, Венера.

V