Амето

Альцест. Едва лишь из Аврориного лона
выходит Гелиос, своих овец
веду я в горы по тропинкам склона;

и, пастбища достигнув наконец,

отыскиваю им траву по вкусу,
в какой еще не хаживал косец.

Послушны, смирны, недоступны гнусу —

они в горах тучнеют таково,
что не уесть и волчьему прикусу,[29]

Акатен. А я держусь обычая того,

какой у сицилийцев в обиходе —
пастух толковый предпочтет его.

Чем утомлять овец на переходе

по горным кручам, не избрать ли дол,
как более привычный их природе?

И корм хорош – куда бы ни пришел,

и в молоке всегда такой достаток,
что не вместит удоя и котел.

Ягнятам – сколько б ни толкали маток —

не выпить и толику, а ведь их
не перечесть в моих стадах, ягняток.

А волк загубит одного-двоих —

от этого я тоже не внакладе;
приплод обилен на лугах моих.

Овечек вывожу я по прохладе

и вовсе не стегаю их прутом
ни для острастки, ни привычки ради;

насытившись на пастбище, гуртом

они к ручью спускаются напиться
и вновь пасутся, чтобы пить потом.

И вам, аркадским, с нами не сравниться;

у вас-то и овец наперечет,
того гляди, их можете лишиться.

У вас не то что корма, но и вод

в достатке нет – а похвальбы немалы, —
мол, вы одни – пастушеский народ.

Альцест. Обильны влагой горные привалы,

чиста вода ключей и родников,
буравящих расселины и скалы.

Твои же тянут с низких бережков

водицу с илом, сколько не повадно,
и мрут от корчей либо червяков.

Притом они строптивы, дики, жадны,

что ни попало на лугу едят,
не столько травоядны, сколь всеядны;

такой пастьбой они себе вредят —

и молоко от этого дурное
и мало чем полезно для ягнят.

Но горная трава совсем иное

творит образованье молока,
и нет его вкусней, когда – парное;

и пусть дорога на верхи тяжка,

зато уж корм отменно благотворный,
и трав Локусты нет наверняка.

И множит плодовитость воздух горный

ведь каждая вторая тяжела,
и весь приплод здоровый и отборный.

И коль овца всю жизнь в горах жила,

то никаких укрытий ей не нужно,
и солнце ей не причиняет зла.

А если жарко очень уж и душно,

я за свирель веселую берусь,
и овцы мне внимают простодушно.

И спать-то иногда я не ложусь,

от ветра их ночного сберегая,
и равно о любой всегда пекусь.

Акатен. Ночлегами я не пренебрегаю,

а вот свирель мне вовсе ни к чему
и овцам тоже, так я полагаю.

У них свои дела, и посему,

отару поручив господней воле,
я набиваю брюхо и суму.

Но если приглядится кто подоле

к твоим с моими – заключит впопад,
что у меня овец куда поболе;

забота наша – умноженье стад,

а у тебя – пусть хороши, да мало,
причем прибыток менее затрат.

Ну, что ответишь? Видно, в цель попало

сужденье очевидное мое.
Альцест молчит – молчанье знак провала.

Альцест. Твои слова – притворство и вранье,

поэтому, тебе, же в посрамленье,
бахвальство развенчаю я твое.

Ты первый стал сегодня в нашем пренье

богатству и скоту вести подсчет,
а мы ведь о пастушеском уменье

решили петь, но умный разберет,

кто высказался тут по сути дела,
а кто из нас невесть о чем поет.

Акатен. Выходит, спору нет еще предела?

Но если стадо больше, то пастух
со стадом управляется умело.

Альцест. С большим приплодом жди больших прорух;

от волка ли, от порчи неминучей —
но многие, увы, испустят дух.

Мои ж числом поменьше – но живучей,

и хищник на вершинах их неймет,
им не страшны репьи и корм колючий,

и в стороне от вредных нечистот

белы они и знают превосходно
меня, который их пастись ведет.

Акатен. Рассказывай, приятель, что угодно,

но я в долине больший прок имел,
пока в горах бродил ты сумасбродно.

Кто воспретил бы, если б я хотел

подняться в горы, где своей скотине
ты чуть не райский приискал предел?

Альцест. Увы, тебе судьба пасти в долине:

набив травою сорной животы,
твои обжоры не дойдут к вершине.

Акатен. И грубы эти речи и пусты,

и обо мне болтаешь что попало,
в лесах дремучих одичавший, ты.

Альцест. В лесах дремучих я узнал немало,

меня вскормили Музы в сердце гор,
тебе ж таких кормилиц недостало.

И сам ты груб и утверждаешь вздор,

как тот, кто лучших доблестей не знает;
умолкни же, послушай приговор

тех, кто стиху неладному внимает;

ведь ты свою науку здесь никак
не защитил – то всякий понимает.

Мир не слыхал еще подобных врак —

твой замысел нехитр, хотя подспуден.
Ты овцам не пастух, а главный враг

и по миру пойдешь и нищ и скуден.