Амфисбена

Раньше чем я успел что-нибудь ответить Антуану, раздался голос г-жи де Лерэн:

— Ну так позвольте вам заметить, дорогой г-н Гюртэн, что вы ошибаетесь. Сложности, о которых вы говорите, вовсе не так не нужны, и г-н Бертэн совсем не так не прав, относясь с уважением к своей любви. Это доказывает, что тонких мужчин гораздо больше, чем вы думаете. Я, например, знаю людей, вполне способных отказаться от прихоти, удовлетворить которую предоставляется случай, потому что они к кому-нибудь другому имеют чувство, в котором заинтересовано их сердце. Вы находите это комичным и смешным, а я нет! Я нахожу это очень, очень милым, и, если бы ради меня так поступили, я была бы крайне тронута этим.

При таком заявлении г-жи де Лерэн Антуан принялся смеяться, и в смехе его послышалось хвастовство и недоверие. Я тоже засмеялся, чтобы скрыть свое смущение. Хотела ли намекнуть г-жа де Лерэн на случай с г-жой де Жерсенвиль? Не рассказала ли ей г-жа де Жерсенвиль, чем кончился ее визит ко мне? Мысли эти беспокоили меня всю ночь.

17 июня. Сорренто

Мы последний день в Сорренто. «Амфисбена» должна сняться с якоря завтра поутру. Г-жа Брюван, Сюбаньи и Жернон отправились на прогулку в экипаже, и г-жа де Лерэн к ним присоединилась… Я остался на яхте. Я был утомлен, нервен. Вместо того чтобы находиться на палубе, я спустился в свою каюту. Я задернул занавески на окнах и протянулся на кровати. Так как было очень жарко, я пустил вентилятор.

Этот маленький воздушный винт занимает меня. Он помещен в углу моей каюты, где он и бурчит с бесполезной хлопотливостью. Он вертится без памяти. Он не доставляет ни малейшей свежести. Он производит только поверхностный, искусственный ветерок. Он подвижен и недвижен. Созерцание его быстроты интересует и одуряет меня, погружает меня в неопределенное оцепенение, гипнотизирует меня одною мыслью, всегда одной и той же. Мне кажется, что его трепещущее крыло вертится в моем мозгу, и я остаюсь без движения, подавленный, бесчувственный.

В любви бывают такие минуты прострации, когда душевная пружина ослабевает, растягивается, когда хотелось бы не думать больше ни о чем, когда готов принять развлечения самые нелепые. Минуты расхлябанности, лени, усталости, малодушия, когда достижение цели кажется вам слишком трудным, слишком гадательным. Хочется найти предлог для отступления. Убеждаешь себя, что напрасно надеялся. Хотелось бы забиться в какой-нибудь угол, перестать сознавать самого себя, сделаться бесчувственной вещью. О, быть бы этим металлическим крылом, которое от дрожания теряет голову, или древним глиняным кувшином, что на дворе музея тяжело покрываются трещинами под солнцем…

В эти минуты жестокой подавленности чувств у нас являются не только такие желания. Эти минуты дают нам и более коварные, более опасные советы. Что, если, достигнув цели, когда наше желание осуществилось, мы вдруг замечаем, что вовсе не сюда должна была привести нас наша настоящая судьба! Что, если вдруг мы откроем, что шли мы ложным путем, гнались лишь за самым обманчивым из миражей, что мы уступили добычу мраку!

И вдруг живо, неожиданно на память мне пришла Мадлена де Жерсенвиль. Почему я отверг то, что она мне предлагала, наивный и непосредственный дар, самое себя? Кто прав: Антуан или г-жа де Лерэн? И потом, кто знает: может быть, я ее полюбил бы, эту Мадлену де Жерсенвиль? Иногда наслаждение приводит к любви. Некоторые прихоти переходят в длительную страсть. И вот мною овладело странное ретроспективное желание этой женщины, с которой я почти не встречался. Но сейчас же я понял, что не она внушает мне это желание. Она только образ, наложенный сверху, легкий чувственный призрак, который тотчас же рассеивается, исчезает и через который проступает г-жа де Лерэн. Ах, Лаура, Лаура! Напрасно я желаю забвения, напрасно я создаю препятствия своей любви, прислушиваюсь к предательским нашептываниям моей трусости, ищу вам мимолетных соперниц, — вас я люблю всею тревожной моей душой, всем моим нерешительным сердцем!

Было около шести часов, когда я снова поднялся на палубу. Солнце не так палило, и воздух казался не таким тяжелым. Так как Антуан погружен был в какую-то книгу, я пошел поболтать с г-ном Бертэном. Почему так долго нет лодки, на которой должны были вернуться г-жа Брюван, Сюбаньи, Жернон и г-жа де Лерэн? Я уже начал беспокоиться, как вдруг я увидел, как она отделилась от берега и направилась к «Амфисбене». Когда она пристала к лестнице, г-жа де Лерэн со смехом бросила мне снизу большой золотой шар, пойманный мною на лету. Это был огромный лимон, который она сорвала во время прогулки. Я рассматривал его, держа в руках, крепкий, таинственный, пахучий, как обещание счастья. О прекрасный золотой плод Гесперид, если бы твоя обманчивая корка не заключала в себе лишь горький пепел!

18 июня. Море