Амфитрион

Митя вышел из редакции. Все получалось: родной журнал был в кулаке, Юрий Львович потерял актуальность уверенно и бесповоротно, и унизительная сцена с увольнением уже целые две ночи не определяла ему содержание ускользающих снов. Вместе с ней ушла мерцающая бессонница и желание дать хоть кому-нибудь в морду. Дорога в таинственную корпорацию «Гнозис», кажется, лежала открытой. И потому-то, едучи к Алене в маршрутке, Митя решил, что настала пора расслабиться. Ведь все время перед этим – между увольнением и перед восстановлением в столь неожиданном качестве – он, напротив, пытался сосредоточиться, а теперь можно было дать себе передышку.

«Как же я устал», – подумал Митя, прислоняясь краем лба к холодному стеклу. Лоб не был горячим, и стекло не несло никакого облегчения, а только мерзко холодило. «Устали? – вкрался, переспрашивая, мягкий голос прямо в многострадальный остывший Митин лоб. – От чего же, позвольте?»

Если в начале фразы Митя и был настолько доверчив, что счел голос своим собственным, внутренним, то на слове «позвольте» его доверчивость поперхнулась, сошла с маршрутки и уступила сидячее место тревоге. Голос хмыкнул, и в голове воцарилось молчание: бархатное, впитывающее мысли.

Между тем лихая маршрутка, привычно икая на ухабах (где-то их находил водитель на ровной дороге?), неслась в темноте по так называемой Дороге смерти в Нижних Мневниках мимо несуществующей уже деревни Терехово навстречу микрорайону Крылатское, который за четыре десятилетия, прошедших со славной памяти Олимпиады, из невнятных прихолмовых выселок, вспоенных серебряным источником, в котором, по преданию, мыл руки после совершения своих кровавых злодеяний Иван Грозный, превратился… Нет, тпру! Начнем еще раз. Так вот – микрорайон Крылатское из безвестного веера дорожек, окружавших останки птицефабрики и олимпийские сооружения, превратился в место, лежащее одесную самой Рублевки. Здесь сияла сапфировым светом наполненная серебряными изделиями в человеческий рост галерея Zar, мигало лас-вегасовскими огнями казино «Третий Рим», собирал позолоченную молодежь кинотеатр «Матрица», а по-над атомным бомбоубежищем, поросшем травой и березками забвения, между простыми многоэтажками крылатчан и разлапистым «чазовским домом» отечественных кардиологов, не доходя буквально пяти минут до кромки леса, скрывавшего Центральную клиническую больницу, долго теоретически проживал российский президент № 1. Теперь мимо темных окон, перекрывая узкую Дорогу жизни, что соединяла микрорайон с миром, гонял с работы на дачу президент действующий, недавно под овацию автолюбителей пересевший на Stealth-вертолет.

Митя сидел загипнотизированный (привлечение профессионального месмериста не прошло для него даром) и лихорадочно записывал в блокнот приходившие в голову образы. Он описал аметистовое свечение мегабайка у врат в рокерский вертеп Sexton, ресторанчик а-ля рюс «Ермак Тимофеевич», подумал, не тиснуть ли в статье каламбурчик «рюс-таран», но устыдился: что это на него нашло? Он никогда не писал раньше городской лирики, гиляровщинкой, при всем уважении к великому певцу Москвы, не увлекался… В чем дело? Перо опустилось, на Митю упала тишина.

«Ну что, довольны?» – снова проснулся в голове черный бархатный голос.

«Чем?» – почти панически подумал Митя в ответ и все-таки сообразил обвести взглядом товарищей по маршрутке. Никого. Женщина в куртке цвета старой оливки (или спелой фисташки? Митя никогда не различал оттенки цветов). На голове мягкий бежевый платок с коричневыми цветами. В черных брюках и желтых носках, уходящих в почти мужские плоские туфли. Лет шестидесяти пяти. Нет, не может быть… Налево – развеселая парочка… «Телок да ярочка», – подсказало что-то в голове тем же самым бархатным и каким-то чужим тоном: человек, говоривший эту фразу, похоже, в первый и последний раз встречался с ней на страницах словаря Даля. Мите захотелось начать громко говорить что-нибудь, чтоб заглушить голос, но он сразу понял – бесполезно: только уронит лицо в грязь перед таинственным голосом из бархата, в который обернут обнаженный черный клинок. В голове усмехнулись.

«Образно, – сказал бархат. – Так что ж?»

Перед Митей сидел относительно молодой человек в черной бейсболке с гнутым козырьком, на котором уютно разместились темные очки; его ноги в джинсах и красных кроссовках как будто независимо от владельца привольно разлеглись в узком проходе маршрутки. Молодой человек смотрел в пространство перед собой и, похоже, что-то там видел. Насмотревшийся на Настоящего Гипнотизера Митя с негодованием отринул возможность вещания ему в голову кем бы то ни было в красных кроссовках, но для очистки совести наклонился к молодому человеку и, подумав, спросил:

– Простите, а до «Якитории» далеко еще?

Молодой человек перевел на Митю спящие глаза и сказал бы, наверное, «Чего?», если бы в голове у Мити не засмеялись сухим коротким смехом: «Ну уж… обижаете».