Амфитрион

Была черней, чем зимних сто ночей.

И по сравненью с ней другие ночи

Казались яркими, как попугаи.

Не мудрствуя лукаво, я улегся,

Но вдруг хозяин подозвал меня

«Старик, – он молвил, – ты мне толковал,

Что тьма не более темна, чем свет». —

«Да, отвечаю, толковал». – «А как

Ты мне докажешь это?» – говорит.

А я ему в ответ: «Сначала вы

Мой тезис опровергнуть попытайтесь».

«Ну, – говорит он, – ночью мы не можем

Ни цвет, ни форму вещи распознать»,

«И днем не можем, – я ему на это. —

Гора, к примеру, утром голубая,

А на закате пурпуром горит.

И кажется она нам сверху круглой,

А спереди мы видим острый шпиль».

«Допустим, – говорит, – однако ночью

Нас беды страшные подстерегают.

Не можем мы во тьме их разглядеть».

«И днем не можем, – я ему на это. —

Средь бела дня нас лучший друг предаст,

Змея укусит и скала придавит»,

«Однако днем, – мне возражает он, —

Так человеку на душе легко».

Ну, тут уж я его совсем припер.

«Вот, говорю, в чем ваше заблужденье.

Для мудреца ни ночи нет, ни дня.

Быть мудрым – значит вечно ждать беды.

От освещенья мудрость не зависит.

И зренье – только форма слепоты,

И свет есть та же тьма, но наизнанку.

И день, и ночь внушают равный ужас».

И вдруг он соглашается со мной.

«Ты совершенно прав, мой добрый Созий.

И вместо неученого раба

Я лучше в Фивы мудреца пошлю.

Тебе ведь все равно, что ночь, что день».

Появляется Меркурий , одетый как Созий.