Амфитрион

Странный гость поднимается и легким шагом перемещается в кабинет гипнотизера, к окну. Геннадий Садко, несколько оторопев, возвращается в кабинет и закрывает дверь. Ему кажется, что на плечи ему положили гигантского теплого питона. Визитер же, дойдя до окна, оборачивается, и кажется, что ты с высшей точки колеса обозрения вдруг обрушился в кабинке вниз, успев еще все увидеть напоследок, и Геннадий Садко от неожиданности падает в кресло для посетителей, в ушах у него стучит кровь и в стенах, он слышит, играет музыка. «Что это еще за музыка?! – возмущенными облаками всплывают мысли в голове Геннадия Баррикадовича, – я бы никогда такую не стал слушать!» И правда, это агрессивная музыка, музыка армий, проходящих через города; и посетитель Геннадия Баррикадовича – нехороший, нехороший, черный человек и, возможно, вовсе не человек – почему-то за спиной его окно покрывается инеем. Свет – ведь Садко Геннадий Баррикадович… включал свет до того, как вышел… в коридор? В коридор? Кто вышел в коридор? Коридор, куда смотрит посетитель? Что это за музыка, свет? Свет, где свет? Что это за свет? Нет, что это за огни вдали? Это дома? Сквозь дверь… Это угли – как угли, горят огни на лице… да, да! Огни на лице человека пришедшего. Homo… visitus. Итак. Я – Геннадий… Баррикадович… Садко… он тоже гипнотизер, черт бы его побрал… – да, бром, двадцать раз – но какой мощный, какой сильный гипнотизер, великий гипнотизер, я тоже гипнотизер и-и раз, и-и-и два, и-и три! Ха-ха! Генка!.. Нет, Керн была Анна Петровна, и именно к ней – «чудное мгновенье», ф-ф-ф-ф… Подумать только, он чуть было не сломал самого Геннадия… Геннадия Геннадия. Геннадий часов двадцать минут. Геннадий, стронций, палладий – редкоземельные металлы, вставки из них… чрезвычайно украшают… чрезвычайно редкие земли. Земли на юге – чернозем, соль земли. Земли. Гена, встань с земли, Гена, встань с земли, Гена, мой руки, садись за стол, Гена, у тебя грязные руки, садись за стол, Гена, мама накрыла, садись за стол, Гена, папа сердится, садись за стол, Гена, иди быстрее, садись за стол, Гена, не шали, садись за стол… не сдавайся, пожалуйста… Крокодил Гена. Крокодил. Всё. Гена, Гена, Гена. Всё. Нет сил.

Тикают часы, очень громко тикают, прямо в кость. Перестали. Легче. И открылись дырки во времени.

– Слушайте меня.

– Вы хороший врач и хороший гипнотизер. Вы станете в два раза лучше.

– К вам придет юноша, назовется Митей. Вы поможете ему; наблюдайте за ним.

– Вы сделаете это, потому что не можете сопротивляться моей воле; никто не может.

– Вас отпустит ворон.

…способность без страха выходить в слепой, соленый, темный океан.

…способность без страха выходить… Без страха. A handful of dust[10].

Геннадий Баррикадович открывает, а вернее, понимает, наконец, что видят его глаза. А они видят следующее: абсолютно черная фигура страшным зрачком проходит насквозь его любимое окно от пола и до потолка и схлопывается вороном, как будто гигантская кошка закрыла глаз. Конец. Титан повержен. Геннадий Баррикадович поднимает трубку и говорит: «Леночка, – каждую букву ощущая на вкус. – Леночка», – мятно, кругло.

– Леночка, – как удивителен глубокий аромат алфавита, как разлаписто-елочны звуки, издаваемые его буквами, хрустальный звон, благодать колокольная, устало ползут нейроны, – Леночка, я на сегодня все. Пойду домой.

Он закрывает дверь. Он проходит помещение. Он закрывает дверь, он проходит помещение, он закрывает дверь. Он выходит из здания. И с каждым шагом на него опускается священная прохлада свободы. Но с каждым шагом все-таки Митя – Митя, Митя – Митя.

Но слабее и слабее. Until then, then[11].

*

Со времени визита «ворона» прошло два дня. На третий день вечером в квартире Геннадия Садко прозвенел телефон. Психотерапевт в это время размещался в джакузи,

где перечитывал одну из любимых книг Ялома{16}. Приученный к тому, что пациенты настигали его в неурочные часы, он вынужден был с клекотом встать, недовольно ощущая, как по телу бегут стремительно холодеющие капли, накинуть спасительный халат из махры, покинуть размеренное тепло ванной, в очередной раз проклиная себя за то, что забыл трубку, и все же выйти навстречу звонку. Когда он ответил, наблюдатель узнал бы в голосе Садко профессионально-приветливую улыбку из приемной.

– Да-да, – веско произнес он со спокойной доброжелательностью, – Геннадий Садко слушает.

– Геннадий Баррикадович! – несерьезно обрадовались втрубке. – Это Алена!

– А-а-а, Аленушка! Рад вас слышать, очень рад! По какому же вы делу? – Геннадий Садко вовсе не удивился, что одна из танцовщиц ночного клуба, где он был завсегдатаем, позвонила ему домой вечером – с Аленой они были знакомы давно и испытывали друг к другу нежность, характерную для признанных профессионалов в несмежных областях.

– По странному, Геннадий Баррикадович, – призналась трубка. – Мне, а вернее, нам, потребуется ваша помощь, ине совсем по профилю…