– Но существуют научные знания, и окружающие люди непременно скажут им, что у них должны быть родители.
– А если нет никаких окружающих? Если я появился и все? И ни одного существа, подобному мне, никогда не видел? Откуда же я буду знать, кто мои родители, да и были ли они вообще? Да и возможны ли вообще существа, подобные мне?
Маленький Джин сидел теперь на краю узкой горловины лекифа и, подоткнув полы халата, похожего на вечернее платье светской львицы, приготовился к обстоятельной беседе.
– Я могу приказать ему, чтобы он замолчал и схоронился в лекифе, – проговорила Лара. – Почему я этого не делаю?
– Тем более, что и почтенная леди достойна услышать эту недолгую, но поучительную историю, – обернулся к ней Джинн, подняв палец. – Впрочем, историю-то нелепую, как сама вселенная.
…Когда-то давно во Вселенной, как вы ее называете, с большой буквы, не было ничего. Был только один я, кого вы упорно именуете Джинном. Он летел в черном пустом пространстве, в абсолютном, чудовищном одиночестве. Он ничего не видел, потому что у него не было глаз. Тогда он создал себе глаза, и в этот момент появились звезды. То есть, звезды – это и есть глаза Джинна – мои глаза. Миллионы лет он летел от звезды к звезде, любуясь каждой, и это ему также наскучило. Тогда он создал себе тело, и это тело встало на ноги, на некую твердь. То есть, создав себе осязание, Джинн отделил твердь от хляби. Так появилась Земля. Джин населил ее великим множеством тварей, с которыми было приятно играть, ездить и плавать на них верхом.
Но одиночество и от этого не исчезло, и тогда Джинн создал Зонгара, который был врагом его. Долгие годы Джинн и Зонгар враждовали друг с другом. Так и планета, и сама вселенная приобрела хоть какой-то смысл.
От нечего делать Джинн слепил человечка. Это была такая игрушка, вроде плюшевого зайчика. Человечку было скучно, хотя он и жил в очень красивом месте. Джин сотворил еще одного человечка, затем – еще и еще. Они жили на острове, строили жилища. Джинн и Зонгар даже подружились на эту тему: им нравилось играть с человечками, обучать их всяким премудростям, тем более, что человечки оказались на редкость понятливые: они научились добывать и хранить огонь, шить одежды и строить дома.
Один был у них недостаток: человечки довольно быстро портились. Поначалу они были крепкими и ловкими, легко лазали по деревьям, палками сшибая плоды, резво гонялись за различным зверьем, охотились и жарили добычу на кострах. Однако спустя какое-то время кожа их морщилась, они слабели, передвигались при помощи жердочек, которые выламывали в Карленском лесу. В конце концов человечки умирали.
Тогда Зонгар предложил Джинну разделить человечков, подобно тому, как разделены все животные – на самцов и самок. Проблема была бы мгновенно решена: человечки бы производили себе подобных, больше не надо было их лепить и лепить.
Джинну бы стоило наотрез отказаться, просчитав истинный замысел Зонгара, но ему настолько надоело лепить человечков, а играть с ними все же так хотелось… Недолго думая, Джинн понаделал человечков-женщин и человечков-мужчин.
Теперь Джинн и Зонгар получали в свое распоряжение армаду постоянно размножающихся людей, цивилизацию, истинная суть которой была в бесконечной войне. Именно все это и просчитал Зонгар, обратившись к Джинну со своим невинным предложением.
Жизнь в Лемурии закипела сама собой, бурная, полная неожиданностей. В отличие от безмозглых животных, человечки начали на Земле свою особую деятельность, но главное было вот в чем: на чьей стороне окажется тот или иной человек – Джинна, который их создал, или Зонгара, который был их учителем? Это и была суть новой игры.
В какой-то момент Зонгару даже удалось убедить человечков в том, что никакого Джинна нет, а всех их создал он сам, Зонгар, хотя он не то что бы мыслящее существо – буратину бы не смог из чурбана выстрогать. Да что там буратину: он даже еду толком приготовить не может. Вот и пришлось сделать ему скатерть, чтобы готовила сама.
Джинн создал Зонгара по своему образу и подобию, практически точно, как брата-близнеца, с одной лишь разницей: Зонгар не умел творить.
Иначе бессмысленна была бы сама идея существования Зонгара как вечного врага и оппонента, а в мире воцарился бы хаос.
Но хаос все же воцарился, хоть и Зонгар был лишен способности творения. Творить умели сами человечки.
Рассказ Джинна мало что добавил к тому, о чем Глеб уже размышлял раньше. Его забавляло лишь то, что сам Создатель сидит перед ним, карикатурно маленький, и сучит ногами по керамическому ободку сосуда для дамских благовоний.
В какой, интересно, момент за три последних дня своей жизни Глеб понял, что готов увидеть и пережить что угодно? Когда сама по себе повернулась дудка? Когда Лара исчезла и появилась, выглянув из-за лика скифской бабы? Или когда сухая степь, пока еще беззвучно, вдруг принялась сворачиваться в пышущий молниями ядерный гриб?