Амгунь - река светлая

Сквозь сплетения веток и листьев проглядывали звезды, и Фомичев некоторое время смотрел на их мигание, на их пульсирующий чистый и загадочный свет, чувствуя в себе какое-то томление. Это томление не покидало его уже два дня с того самого момента, когда стало ясно, что от поездки на Амгунь не уйти.

«А что поделаешь, если надо. Она думает, — размышлял Фомичев, имея в виду жену, — будто мне очень хочется уезжать из дому…»

Еще неизвестно, кому труднее даются его затяжные и частые отлучки из дому. Откуда ей знать, что каждое расставание — это борьба с самим собой.

Он вдруг вспомнил свою давнишнюю командировку, когда ему впервые пришлось оставить молодую жену. Он сам тогда напросился, чтобы его отправили как можно дальше и на долгий срок. Хотелось проверить, соскучится ли жена. Иногда ему казалось, что она к нему охладела, что у нее есть кто-то другой…

Фомичев громко и тяжко вздохнул, но тут же спохватился, быстро взглянув на Клюева: не разбудил ли? Тот, казалось, спал и ничего не слышал.

Вокруг стояла тишь. Чуть слышно постанывала, пощелкивала тайга. Ухнул поблизости филин.

— Скоро увидим Амгунь, — вдруг проговорил Клюев. — За недельку доберемся, как думаешь, Костя?

— Куда она денется, доберемся. — И Фомичев закрыл глаза.

В далеких горах Буреинского хребта тонкой серебристой змейкой выскальзывает, из-под мшистой холодной скалы ручеек Сулук. Еще совсем слабенький, позванивая о седые плитняки, он напористо устремляется вниз, в распадок, легко обегает стороной валуны и стволы старых обомшелых елей, будто знает, что рано вступать в битву — слишком мало сил, слишком хрупка плоть, чтобы не разбиться о гранитные лбы скал, и что легко потом потеряться в дремучей тайге, разбившись на маленькие ручейки, и тогда уж никогда не вырваться на простор, не дойти к океану.

Спустившись к подножию горы, ручеек ныряет под толстый слой мха, невидимый, вызванивает там, перебирая камешки, и чем дальше, тем яснее звон и шире. А то вдруг, пробив оконце во мхах, блеснет чисто, удивив прозрачностью и студеностью, и снова пропадет подо мхами, оранжевыми от обилия морошки.

Долго прячется под марью, пока вдруг не выплеснется широким потоком у каменной осыпи на залишаенные, гладко обкатанные валуны, брошенные здесь древним ледником. А тут к нему и другой такой ручеек подоспел — Даржал.

Река кипит на перекатах, в жгуты скручивает стремительные струи, наждаком стачивая берега, валит неосторожно вставшие на пути деревья, разбивает камень о камень и песочком устилает свое ложе.

Вслед за кетой, идущей на нерест, сюда идет полчищами сладкоежка чебак, на лету жадно схватывая ненароком оброненную кетой икринку. Река тяжелеет от переполнившей ее рыбы, выходит из берегов на отмытые в половодье пески, попридерживая свой бег, ложится плоско под голенистые тальники. Отдыхает.

Но короток этот отдых. Снова Амгунь стягивает струи в кулак, и несется с грохотом мимо скального прижима, исходя белой пеной, обдавая каменную стену градом колючих брызг.

Верст триста ниже устья Амгунь под прямым углом пересекает будущую трассу Байкало-Амурской магистрали, надвое разрывает ее туго скрученными струями, светлыми и такими холодными, что Клюев, сунув руки в воду, выдернул, будто током его пронзило.

— Вот это водичка, ух!

Парни, припав к реке, пили осторожными глотками студеную до ломоты в зубах амгунскую воду, плескали пригоршнями в пропыленные, обожженные солнцем лица, ахали, крякали, и каждый считал своим долгом дать ей оценку. Сашка Мальцев, охнув, отвалился от воды, смахнул с подбородка сверкнувшую каплю и заявил, что с похмелья ничего лучшего искать не надо.

— Жаль, проверить нескоро придется, — с ехидцей заметил начальник колонны.

Кто-то из водителей решился искупаться, пулей пронесся по берегу и с обрывчика сиганул в воду.

— Кто это? — опросил Фомичев.

— Шалабин.

И тут же рыжая голова появилась на поверхности, бело засверкали руки, рубя воду направо и налево. Пловец несся к берегу.

— Черт, а не человек! — сказал Клюев.

Монтажники окружили Шалабина.

— Ну как?

— Строить мост можно.

Еще нашлись храбрецы. Трое-четверо парней сбросили рубахи; отстегнули ремни. Их подначивали, чтобы не раздумали.

— Купаться запрещаю, — твердо сказал Клюев. — Бригадир выполнял мое поручение. — Он насмешливо посмотрел на Шалабина. — Нужно было узнать, можно ли строить мост через Амгунь. Результат заплыва вы знаете. Вопросы есть?

— А почему нельзя? — раздалось сразу несколько голосов.

— А потому, что с воспалением легких вы окажетесь до колонны балластом Ответ ясен? Ты, Костя, не забудь у ребят письма собрать, — вспомнил Клюев и крикнул. — Подъем мальчики!

Минута — и на берегу никого. Только Фомичев задержался.

Солнечный свет тек в воду. От этого река сверкала по всей своей шири. Отблески ударяли в купы прибрежных деревьев, и листья вспыхивали огненно и дрожко, как подожженные. И каждый камень на дне реки светился и сверкал. И свет этот был чистым, незамутненным, будто не проносилась над ним стремительная толща воды.