Амиго

ЖАННА. Да вчера ведь в кино по телевизору был ведь точь-в-точь такой же момент! Мамуля, ты почему не сказала, когда эту странность за ним заметила?!

СОФЬЯ КАРЛОВНА. Дак ты руку не ломала? Хотела, чтоб я всё одна, с ним? Ах, чёрная неблагодарность! Ну, Жаннета: посеешь зло, себя не проклинай — неотвратим твой страшный урожай. Страшный-престрашный.

ЖАННА. Ай, да хватит тебе, каша-малаша! Чванится, чванится, поэт, поэт! Да кончай ты это утрирование пафосом!

СОФЬЯ КАРЛОВНА. Ты кого поносишь? Главно, на меня полканов спустила, а?! Так, да? Сука ты, а не матрос, Жаннета. Вот и вся, доча, вот и вся, и всёшеньки тебе. Посеешь зло, доча, тогда, доча, ой, доча, всё, доча, ну, доча, да, доча, так, доча! Иуда продал, да повесился, а ты продашь и не повесишься!

В туалете вода зашумела, Костя пришел, лёг, укрывается одеялом.

ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. Я пойду — мысль запишу. (Ушёл в туалет, закрылся).

ЖАННА. Сынок?!

КОСТЯ(хнычет). Дай спать?! Возьми в штанах денег, купи бутылку и отстань!

ЖАННА. Встань! Это другая ориентация!

КОСТЯ. У-у, мля, ориентация, слова выучила! Куда ему идти было ночью? Где тут лечь ещё у нас? Ну, что?

ЖАННА. А что мамуля говорит — вы пыхтели?

КОСТЯ. Да у мамули у твоей уже глюки от таблеток и водки! Глушит всё подряд, а потом на стенку лезет! Хватит мне «бэцэпэ» устраивать! Дай спать!

ЖАННА. Мамуля, так? (Нине). «Бэцэпэ» — значит, большое цирковое представление, понимаете? Она натура творческая, пригрезилось. Я б в конечном итоге не потерпела б в своём доме, ведь мама — поэт, мы — дворяны, тыу-пырдыу и так далее… (Роется в карманах джинсов, что на полу валяются). Нет, люди посторонние что-то о нас подумают, что мы что-то не так, а у нас всё, как положено и никак иначе. Я этих вещей исключительно в принципе не позволяю. Ни разврата, ни наркотиков. Выпить — пожалуйста. Это норма, я считаю. (Пауза). Сынок, слатенький ты мой, ты, может, уже и наркоман уже? А, Гулькин? Покажи вены!

ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ(пришёл, застёгивает ширинку). Они в член ставят.

ЖАННА. Да? Ну пусть покажет!

Нина курит, хохочет, ходит по коридору.

О, Константин, пощади! (Шарит по карманам). Как я гордилась своим воспитанием! И что? Я кустик обоссаный, я стою и стою, дождь идёт и ветер, а я стою, как дура! А ну покажи! (Нашла деньги, считает, в карман халата прячет). Покажет он, как же! Дождёшься от него! Вот, на хлебушек нам с мамулечкой…

НИНА(смеётся). Я такого концерта сто лет не видела. Я в отпаде просто. Классика! Ну, всё, нет? Наприкидывались? Теперь встали все и пошли. Ну?

КОСТЯ. Я спать хочу, отстаньте!

НИНА. Да мне фиолетово ваше «хочу». Вставать придётся. Я начальник тут.

ЖАННА(плачет). Слатенький, вставай паковаться, она не отстанет!

КОСТЯ. Пакуйте сами, агитаторы! Отвали!

СОФЬЯ КАРЛОВНА. Знайся только с достойными дружбы людьми… Я вот умру скоро, умру, заплачете, да паровоз уехал…

КОСТЯ(кричит под одеялом). Да не заплачем! Лентяюга, я слышу от тебя это двадцать лет! Иди, собирай барахло, ну? Всё я за вас один должен?

ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ(шатается, идёт к Нине). Где я вас, всё-таки, видел, а?

НИНА. Я не пью в подворотнях, пенс.

ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ. Ведь вы Жужа, так?

НИНА(помолчала). А бритвой по глазам? (Тихо). Иди вон отсюда. Ну?!

СОФЬЯ КАРЛОВНА(вдруг, твёрдо). Я никуда не пойду. Я помру скоро.

Пошла на кухню, села на диванчик, глаза закрыла, не двигается.

ЖАННА(растерянно). Мамулечка, и что? И я одна должна карячиться?

НИНА(рыкнула вдруг). Вон!

Жанна и Григорий Иванович схватили куртки, выскочили в подъезд. Григорий Иванович так и пошлёпал в тапочках.

Вышли на улицу, встали на тротуаре возле окна, топчутся, что-то говорят, ругаются. Жанна нагнулась, в форточку стучит матери, та не реагирует. Собаки лают.

Нина решилась и повесила, наконец, шубу у входной двери. Достала из сумки рулетку, принялась ею что-то вымерять, быстро ходит по коридору, поёт:

«У дороги чибис, у дороги чибис!
Он кричит, волнуется, чудак!..»