Амирспасалар. Книга I

Главный царский писец Эстатэ получил от начальника канцелярии черновик указа с приговором по делу Орбели. Выбрав велень из тонкой телячьей шкуры (такой пергамент отличался лучшей выделкой и не так быстро желтел), писец тщательно очинил тростниковый калам[71], обмакнул в чернильницу и старательно вывел четким почерком первые строки царского указа:

«Волею божьей, мы, украшенные скипетром, пурпуром и царской короной, потомок Давида, Соломона и Панкрата, Георгий Багратуниани, царь абхазов и грузин, ранов, кахов и армян, ширваншах и шахиншах, держатель всего Востока и Запада, издали указ сей в год царствования нашего 23-й, когда по побуждению и помышлению бесовских сил сговорились между собой на измену нам некоторые мтавары и азнауры, отклонив от нас племянника нашего и причинив нам бедствия многия. Но милостивый Господь, не забывающий свои творения, обратил впустую заговор их, разрушив всю его силу и рассеяв их…»

Любопытство превозмогло, и писец, отложив калам, стал читать дальше черновик указа. Дойдя до конца бумаги, чувствительный писец задрожал всем телом — таким ужасом повеяло от кровавых строк! Отпив для успокоения воды из глиняного кувшинчика, Эстатэ засел за переписку страшного указа.

После коронного совета Чиабера вызвали в Исанский дворец. Потупив колючий взор, он стоял посередине кабинета в ожидании державного слова. Умному царедворцу было не по себе: Чиабер отлично сознавал, что вознесенному (сверх ожидания!) человеку надобно с первых же шагов оправдать свое высокое назначение. Недаром в царской приемной язвительный Саварсалидзе, которого по-прежнему побаивался бывший азнаур из Жинвани, процедил сквозь зубы:

— Посмотрим, батоно Чиабер, каков ты окажешься на новом месте! Вазиром быть — не ленивых царевичей воспитывать…

Царь сидел в домашнем кафтане за столом, покрытым парчовой скатертью, и, не глядя на вазира, отрывисто бросил:

— Что еще говорит изменник Иванэ?

Чиабер побледнел — этого-то вопроса он и опасался: по окончании судебного следствия, не давшего ничего существенно нового, Иванэ Орбели передали в ведение вазира внутренних дел. Не поднимая глаз, Чиабер невнятно пробормотал:

— Он упорно молчит, великий государь!

— Как! Предатель все еще не признается в своих злодеяниях? — возмутился Георгий Третий. — И вы не добились его письменного признания? Разве не он первым из дидебулов предложил постричь меня в монахи? И не он послал эристава Липарита в Тавриз за помощью?

— Старик все это отрицает, говорит, что он повинен лишь в мятеже, да и то, мол, защищая права законного наследника престола, — упавшим голосом пролепетал Чиабер.

— Законного? — грозно крикнул царь, стукнув кулаком по столу. — Да как язык твой повернулся повторить мне в лицо гнусный навет? Берегись, как бы и тебе не попасть в подземелья Клде-кари рядом с Иванэ! Предупреждаю, если через два дня на этом столе не будет лежать признание Орбели, я не пощажу тебя… А узников всех переведите в Самшвилде — там будет их казнь!

Пошатываясь от волнения, вышел новый вазир из царского кабинета. Приемная, на его счастье, оказалась пустой — никто не увидел смятения сановника. Чиабер бросился к выходу. Сев на коня, с ходу поднял его в галоп и, в сопровождении эскорта кипчаков, поскакал по Самшвилдской дороге.

Комендант Клде-карской крепости был дальним родичем князей Орбели, а в окрестностях горной твердыни было немало бывших сторонников мятежа. Они и сообщили Иванэ, кто сумел сманить доверчивого царевича из Лорийского замка, о появлении тавризской конницы на границе Грузии и о последующем спешном отступлении без боя.

«Проклятый Демна! — сжимая кулаки, гневно шептал старый воитель. — Атабек Мухаммед все-таки внял нашей мольбе, двинул полки на выручку… И все рухнуло из-за одного труса!» Тут мысли узника невольно перенеслись на любимого сына — храбреца Смбата: «Преступный отец! Как ты мог втянуть в столь ненадежное дело прекрасного юношу, не послал его в Константинополь или, в крайнем случае — с Липаритом в Тавриз?»

Тайные доброжелатели князя Иванэ, однако, не успели проведать ни о приезде Кулихана с обличающими документами, ни о решении дарбази. Заботясь о своем бывшем главаре, они прислали записку, в которой сообщали, что, по толкованию тбилисских ученых-законоведов, «ни один дидебул не может быть приговорен к смертной казни, если собственноручно не подпишет признания своей вины». Записка обрадовала Иванэ: он решил продолжать все отрицать, кроме самого мятежа. В первую очередь следовало отвести главное обвинение — приглашение тавризских войск в Грузию, — сие являлось прямой государственной изменой. «Брат Липарит — вне досягаемости царя Георгия, пусть он и отвечает перед царским судом заочно! — думал Иванэ. Приняв такое решение, старый князь повеселел и даже позволил себе шутить с тюремщиком, когда тот принес ему скудный обед:

— Ну как, Мамбрэ, долго ли вы будете держать нас без вина и шашлыков, скажи?

Тюремщик широко осклабился.