— Класс, — взгляд на мальчика рядом, — подай мне соль, милый.
Когда все расходятся, Соня сидит, оседлав «милого», что-то шепча ему на ухо и поглаживая его ногу. Хочу оттащить «милого» от Сони, выбить ему зубы, переломать ребра, хочу затащить Соню в душ, смыть черную краску с волос и красную помаду с её губ. Хочу там же отыметь Соню, вдавливая её руки в стену, а свои руки в её бедра.
Я выхожу из комнаты, громко хлопнув дверью.
Через некоторое время, слишком короткое время — отмечаю не без удовольствия — Соня выходит, аккуратно закрывая за собой дверь. Я стою в конце длинного коридора, и она идет ровно на меня, её бедра не раскачиваются в ритм её шагов. Её глаза стеклянные, и я вижу усталость.
— Куришь? — Соня.
— Нет.
— А я покурю, пойдем, если не возражаешь.
Идем, я не возражаю, смотрю на тонкие пальцы, тонкую сигарету и губы, уже без красной помады.
— Я пойду, Амир, было приятно тебя увидеть.
— Куда ты пойдешь? Ночь.
— Ты, наверное, заметил, — показывает рукой на себя, — я — взрослая девочка, могу о себе позаботиться, доберусь.
— Нет, ты останешься!
Запястье в руке. Глаза в глаза. Тишина.
— Ладно, но где… там… эм… ну, он скорее мертв, чем жив, — смеется, — я бывает, знаешь, заигрываюсь.
— Заметил, — смеюсь, — спи со мной.
Запястье в руке. Глаза в глаза. Тишина.
— Только держи свой женатый член при себе.
— Обещаю.
Соня засыпает почти сразу, повернувшись ко мне спиной, в моей рубашке. После чего я подтягиваю её к себе и прячу лицо в её волосах. От Сони пахнет алкоголем и полчаса назад побывавшим в ней мужчиной, который сопит за шкафом, и я ненавижу это. Но волосы Сони пахнут так же. Свежей травой. Молоком. Липой, цветущей напротив нашего дома в далеком селе на средней Волге.
Софи проснулась позже Амира, он отвел её в душ, сопроводил вниз, на вахту, где Соня сделала быстрый звонок, и они стояли на улице, где Соня курила, а Амир смотрел на неё.
Без помады, без туши, с волосами, заплетенными в косу, с бледной кожей, стеклянными глазами и глубокими синяками под ними. Резко остановившаяся «девятка» вывела Амира из задумчивости, но Соня даже не пошевелилась, она продолжала курить, сидя на скамейке, устремив взгляд в никуда. Из «девятки» вышел парень, скорей, мужчина лет тридцати на вид. Он, подойдя к Соне, присел на корточки рядом, взял сигарету из её рук и, затянувшись, отдал Соне.
— Антон.
— Софи, детка, мы же договаривались, если ты ночуешь где-то, предупреждай меня, я опять придумывал что-то для твоей мамы.
— Извини.
— Ты пила? Блядь, тебе не надо пить, ты знаешь, с тем, что ты… — взгляд на Амира. — А это кто?
— Родственник, дальний.
— Детка, ты переключилась на родственников, — мужчина смеется.
Соня молча, ровно в лицо мужчины, показывает средний палец. Двумя руками.
Мужчина, смеясь, поднимает Соню на ноги, собственнически шлепая по заднице, отводит в машину и потом говорит:
— Бывай, дальний родственник.
— Бывай, — Амир смотрит, как Соня достает таблетку, запивает её водой и закрывает глаза, вытягиваясь на переднем сиденье автомобиля.
Под громкую музыку машина со свистом уезжает, увозя от Амира запах липы и Соню, которая теперь Софи.
Через двенадцать часов скорый поезд увозил Амира из родного города Сони, города, сменившего называние, как Соня — имя.
Амир сидел в поезде, глядя в окно, и думал. Он думал о Соне, о своей семье, о том жарком летнем дне после трех суматошных дней свадьбы, когда они спокойно сидели за столом на улице и разговаривали за завтраком. Амир притянул к себе Назиру, положа руку ей на плечо и убрав от пальцев волосы… Он еще помнил другие волосы в своих руках, другие плечи, но теперь все это не имело никакого значения. Он всеми силами в это верил. Старался верить.