Амнезия

– Да только для одного, Марина… – Он помолчал, глядя куда-то вниз. Ему не очень хотелось продолжать. – Елена – ваш последний родственник. Она умерла, ее кремировали. Если бы кому-то надо было провести генетическую экспертизу с целью определить, являетесь ли вы ее дочерью, то теперь у него этой возможности нет.

– А зачем ему эта возможность? – Она вдруг закашлялась и неожиданно закричала в полный голос: – Зачем ему эта возможность?!

– Да разве известно, кто вы на самом деле? – спокойно спросил он. – С чего это вы вдруг очнулись?

– Вы… что вы имеете в виду? – Ей показалось, что из нее выкачивают воздух: живот словно втянуло изнутри.

– Успокойтесь, пожалуйста…

(Дышать нечем!)

– Что вы имеете в виду?!

– Марина, успокойтесь.

(Как не хотелось при нем расплакаться! Как болела голова!)

– Марина, успокойтесь.

– Это вы успокойтесь, вы, придурок! Что вы тут несете, вы думаете, я не найду на вас управу? Не смейте следить за мной и моими родственниками, вы, маленький обиженный мент! Продолжаете ненавидеть моего отца?! Он в могиле, слышите вы?! Немедленно покиньте мою клинику и мою жизнь!

– Это не ваша клиника.

– Я сказала – вон! Я позову охранника!

– Хорошо, – сказал он и встал.

– Что-то случилось? – В дверь просунулось лицо больничного охранника, за ним маячила Елена Павловна, тоже, видимо, встревоженная криками.

– Все нормально, – сказал Турчанинов. Он махнул рукой, и они скрылись. Потом он достал из-под стола спортивную сумку. Она была потертая, старая. – Я ухожу, Марина, успокойтесь.

Он начал собирать вещи: плащ и пиджак из шкафа, какие-то тетради и книги из ящиков стола – Марина смотрела на него, тяжело дыша.

Потом он постоял немного, соображая, наверное, не забыл ли чего, снова залез в стол, достал оттуда пачку сигарет, сунул в карман. Ни слова не говоря, двинулся к дверям.

– Стойте! – Она вскочила и вцепилась в его рукав. – Я вас не отпущу! Объясняйте!

– Уже поздно, Марина, у меня семья.

– Я вас не отпущу, сказала же! С чего вам вообще пришла в голову такая бредовая идея?! Вы должны провериться у Иртеньевой в институте Сербского, слышите? Есть же отпечатки пальцев!

– Ваши? Откуда? Вы же не задерживались милицией… Как и Лола.

– Группа крови!

– Ваша была вторая, резус положительный. Отпустите мою руку, мне больно, вы прищемили кожу…

– А сейчас какая у меня группа?

– И сейчас вторая… Марина, мне больно! У Лолы была такая же группа.

– Тело! Волосы! Все остальное!

– Что остальное, Марина? Пять лет вас никто не видел, кроме врача Сергеева. Кто знает про остальное? Все бумаги исчезли! Кто вообще мог бы этим заняться, кроме меня и фонда? А в фонде не будут. Они уже не рады, что наняли меня! Если настоящая Марина Королева в конце апреля умерла, как и должна была по мнению всех без исключения врачей, то кого заботит подмена? Если на Маринино место легла другая молодая женщина, если она, бедняга, сделала себе пластическую операцию – навела эти оспины – то, черт возьми, может, у нее есть оправдания? Она все теряла в случае Мари-ниной смерти. Разве это справедливо? Что это за иезуитская жестокость вашего отца? Что за безумная страсть искушать людей?! Кем он выглядел в собственных глазах – дьяволом, богом?

– Он хотел, чтобы она поддерживала во мне жизнь как можно дольше, – прошептала Марина: теперь она не держала его руку, а держалась за нее. – И я очнулась! Отец рассчитал правильно! – Она уже плакала, размазывая слезы рукой.

– Не трите! Нельзя, чтобы попала грязь!

– Скажите, что вы ошибаетесь, прошу вас!

– Неделю назад я нашел маленькую косметологическую клинику в Семеновском переулке. Про нее и раньше была информация, что там занимаются всякими незаконными вещами. В ее компьютере есть имя Лолы Королевой. Она записалась на прием тринадцатого апреля. Потом пришла еще раз – четырнадцатого. Я туда съездил. Вначале они утверждали, что она приходила по поводу омоложения, потом стали лепить какую-то чушь, мол, она хотела сделать пластическую операцию, но передумала. Потом совсем запутались. Они страшно испугались моего визита! Через своих ребят из налоговой я проверил все их счета. Захватил и личные. По кредитной карточке Лолы Королевой хозяину клиники было заплачено пять тысяч долларов. Я спросил: «За консультацию? Не многовато ли?» Они стали говорить: предоплата. О’кей, за что? Почему не на счет клиники, а на личный счет? В ответ опять всякая муть. Если они изменили человеку лицо, то в документах этой операции не будет. А вот след денег остался. Но они будут молчать, как бы на них ни давили. Это уголовное дело. О таких случаях нужно обязательно сообщать в милицию.

– Пожалуйста, скажите, что вы врете, пожалуйста!