Амнезия

Наши дети, Джони и Шон, жили здесь с самого детства. Пол купил этот участок, когда Шону было всего два года, а Джони еще только ожидалась. Плавать она научилась здесь в пять лет. Я заметила, как дочь, проплыв десяток секунд под водой, вынырнула уже довольно далеко от берега, и тогда вслед за ней прыгнул Майкл.

Самое время. Отвернувшись от окна, я направилась на второй этаж. Я не гордилась тем, что собиралась сделать, но мне удалось договориться с собственной совестью: ведь нужно найти лишь данные о его личности. Я вовсе на намерена читать личные мысли Майкла.

Ступеньки заскрипели под моим весом. Пол ненавидел скрип этой лестницы, считая его конструктивным недостатком. У моего мужа забавный характер: спокойный по жизни, даже медлительный, он тяжел на подъем, но если дело затрагивает его работу, то становится самым беспощадным перфекционистом. Может, как раз потому, что он так уперт в своем деле, легче воспринимает все остальное, чтобы оставаться в здравом уме.

В комнате дочери пахло сексом. Кровать не разобрана, только смято покрывало. Сморщив нос, я открыла створки окна, чтобы немного проветрить. К счастью, это окно ее комнаты выходило на другую сторону дома, так что с озера моих действий не могли увидеть. А за домом – густой лесок с соснами, елями и березами. И тропа, скрытая в пышной зелени. От исходной застройки остался лишь едва заметный теперь старый сарай.

Вокруг озера Плэсид и соседнего с ним озера Саранак изначально строились модные курорты. Как упомянул Майкл, для богачей, бежавших от городского смога дышать чистым горным воздухом в надежде не умереть от туберкулеза. И многие выжили. Они проводили месяцы – а то и годы, – спасаясь от смерти на просторных верандах, закутавшись в пледы и натянув на головы вязаные шапки.

И никто не смог остановить поток отдыхающих, привлеченных шансом возвратить здоровье, не жертвуя привычной им роскошью. Опытные местные охотники и рыболовы стали проводниками для богачей, заводили горожан в лесные дали, готовили форель на кострах и, перебирая струны банджо или гитар, рассказывали им байки о «заповедных северных краях». Народ понастроил здесь бревенчатые дома, украшая их оленьими головами, чучелами черных медведей и красочными коврами, сотканными вручную коренными американцами. Обзавелся соответствующим охотничьим реквизитом типа трофейных корзин, снегоступов и ружей с черным порохом. А назвали эти поселения «Большими стоянками».

Когда мы купили этот участок земли, на ней находилась одна из тех самых пришедших в упадок «Больших стоянок». Пол подсчитал, что ее восстановление обойдется нам дороже, чем снос и строительство нового, более современного дома. Он наслаждался сложностью проектирования собственного жилища.

Сумка с вещами Майкла стояла на полу спальни около шкафа. Центральная молния была застегнута, но боковой карман, куда Джони сунула обратно дневник, приоткрылся. Присев рядом с сумкой на корточки и представив себя отчасти собирающим улики детективом из телесериала, я приоткрыла карман пошире с помощью захваченной снизу ручки. Ежедневник в кожаном переплете оказался на месте. Ручка мне пока не понадобилась. Оглянувшись через плечо на дверь спальни, я вытащила дневник, развязала веревочку и открыла его. Затаив дыхание, пролистала первые пару страниц, улавливая лишь обрывки фраз и даты. Я намеренно старалась просто найти нужные сведения, не вникая в смысл всего написанного. Майкл заслуживает права на личную жизнь, хотя я сразу автоматически оценила его почерк – крупный, массивный, избыточный, – как и то, что записи делались и черными, и синими чернилами, и даже карандашом.

Пролистав дневник до последней заполненной странички, я обнаружила, что Майкл успел исписать примерно две трети блокнота. Похоже, он вел дневник около полугода и за это время успел настрочить довольно много. Молодые люди иногда, конечно, ведут дневники, но в наши дни это кажется весьма необычным.

Иногда у меня бывали пациенты, которым, на мой взгляд, полезно было бы вести дневник, и я советовала им записывать свои мысли. Но далеко не всем. Некоторым с трудом удается начать писать, либо потому, что это просто неестественно для них – им более удобно выражаться невербально, – либо потому, что это занятие слишком болезненно для них. Данный процесс вынуждает их выудить ключ из глубокого колодца, чтобы открыть потайной сундучок памяти.

Однако Майклу, похоже, писалось легко. Как бы я ни пыталась искать только четкие сведения – цифры, адреса, – мне не удалось не заметить некоторых деталей…