Амнезия

– И что? Какая разница? – изумился друг. Он был заводной, разыгрывать его было одно удовольствие. – Шутишь? Нашел место.

Обратно они ехали по пустой половине дороги.

Турчанинов завез Марину в клинику, поехал домой. Он вел машину, задумавшись, и вдруг на очередном светофоре осознал, что едет по улице Волгина и именно сейчас проезжает свою школу милиции.

Он очень обрадовался, увидев места, в которых давным-давно не был. Как все застроено! Турчанинов повернул направо, остановился у нового кирпичного дома, вышел из машины. Потоптался, разминая ноги, покрутил головой.

Вот здесь они сидели на лавочке и целовались. Потом жена сказала, что их видят, и они решили пройти еще дальше. Из-под ног выпрыгивали лягушки, а по этой дороге бежал ежик.

Теперь здесь было оживленное движение, машины шли непрерывным потоком, со всех сторон стояли дома.

Он прошел еще немного, завернул за угол недостроенного дома и остановился, приоткрыв рот.

Каким-то чудом среди всех этих новостроек сохранился кусочек того поля. Это было точно оно: сжавшееся до размеров детской площадки, но такое же, как и раньше! На нем рос тысячелистник, пахло полынью и клевером. Это был тот тысячелистник, те полынь и клевер, которые встречали его двадцать пять лет назад.

Иван Григорьевич сделал осторожный шаг и почувствовал под ногами теплую упругость травы; он присел на бордюр, сорвал травинку, сжал ее зубами. Стебель был уже сухим, но до сих пор вкусным.

Неожиданно темная маленькая площадка перед ним стала расползаться во все стороны, как огромное одеяло, накрывающее дома, дорогу, шумы, свет.

И снова не было пределов, исчезли звуки, а температура воздуха стала неощутима. Перед ним было поле его памяти.

«Сегодня я пустое, – словно бы говорило оно. – Но ты не бойся этой пустоты. Этим вечером ты хозяин – так заселяй меня только лучшими! Приглашай любимых, зови избранных, не пугайся мертвых или тех, кого никогда не было. Они все равны в моем теплом лоне. Ах, какая замечательная вечеринка нам сегодня предстоит!»

Потом он поднял голову и подумал о том, что ведь и он сегодня гость на чьих-то вечеринках, и ему есть место в чужой памяти. Ну а над всеми этими маленькими полями расстилается бесконечное, утыканное звездами черное поле, осознать бесконечность которого нельзя, но которое можно бесконечно любить.

Удивительное дело: в эту самую минуту на то же самое небо смотрела Марина Королева. Она стояла у окна, и ей казалось, что она очнулась только сегодня.

Это сегодня черный цвет сменился белым, а теперь опять стал черным.

Но каким другим черным!

И от чего же зависит эта разница? Над ее головой была густая, лучистая темнота, такая живая, что Маринина рука, опирающаяся на раму и залитая лунным светом, казалась по сравнению с этой темнотой куском камня.

Но ведь и внутренняя ее темнота теперь была живая. Теперь верилось, что все воспоминания, даже те, что веками хранятся в длинных скрученных в спирали цепочках и принадлежат не ей, а отцу, бабушке, бесчисленным рядам других родственников, – все они находятся в ней, и когда-нибудь их можно будет разбудить.

«Какая потрясающая наука – медицина! – вдруг подумала она. – Это ж надо быть такой дурой, чтобы захотеть бросить медицинский из-за какой-то там парочки, обнимающейся у трансформаторной будки. Как хочется быть врачом».

Появляется искушение предположить, что эта ее мысль тихонько поднялась над ее головой и стала двигаться вверх – невидимо, но неуклонно. Возможно, что где-то, очень высоко, она была воспринята с благосклонной улыбкой и немедленно приобщена к делу.

Узор судьбы, казавшийся ледяным, вдруг ожил, его линии потеплели, вспыхнули и стали вначале осторожно, а затем все более смело вычерчивать новый орнамент.