Амон-Ра

Каждый шаг по тропинке стоил Большому Мальчику огромных усилий. Он бы мигом пробежал всю тропинку, но вокруг ничего не было видно. В безлунную ночь звезды не могли осветить ему дорогу, да их и не было видно, высокие и густые деревья перекрывали над ним небо. Он дрожал от страха, и при каждом шорохе сердце уходило в пятки. Он боялся шума собственных шагов. Где-то он почувствовал, что сбился с тропинки, ноги заплелись в колючих кустах, но ему показалось, что это змеи вьются у него на ногах, и он упал на колючие кусты. Ой, как больно было! Вдруг над ним закричала сова, а перед глазами возникло мохнатое чудовище, то самое, что держало его в своих железных лапах и не собиралось отпустить. Чудовище открыло пасть, чтобы оторвать ему голову, и он, что было силы, заорал: "Помоги-и-те-е-е!.." Однако из груди вырвалось только какое-то шипение; во рту он не ощущал языка. И сколько он ни пытался призвать всех на помощь, ничего не получалось. Но если даже испустил бы он мощное "по-мо-ги-и-те-е-е", кто мог бы услышать его и прийти на помощь, на кого он мог надеяться? И он протянул свои ослабевшие руки, защищаясь от мохнатого чудовища, как вдруг внутри него зазвучал властный голос Амон-Ра: "Встань и иди… Не бойся… Доберешься до большой дороги!.. "

Большой Мальчик успокоился. Мохнатое чудовище отступило. Он освободил ноги от колючих сплетений и продолжил путь. "Как я мог услышать голос врага?!" — подумал он, и вместо того, чтобы проникнуться благодарностью, послал владельцу голоса угрозу.

Шагал он медленно, с протянутыми вперед руками, чтобы не ударяться головою о стволы деревьев. С каждым шагом он старался убедить себя, что идет по тропинке, и что рядом нет пропасти.

Опять померещилось ему, что за ним следует мохнатый зверь со своей раскрытой пастью, и он ускорил шаг, приготовившись в случае чего, заорать, но тут вторично обнаружил, что язык утерян. Он сунул пальцы в рот и обшарил там все, однако языка нигде не было. Ему стало жалко себя; он заплакал и еще больше озлобился на тех, из-за кого попал в такую беду. Ноги опять заплелись в кустах, а перед носом возник волк, готовый наброситься на него. "По-мо-ги-и-те-е!" — хотел он закричать, но испустил только шипение. И тут опять в ушах зазвенел знакомый голос: "Это не волк… Это пенек… Шагай смело… Никто не причинит тебе зла… Ты уже близок к большой дороге". В него вновь вселилась надежда, но он тут же выругался…

Так шагал он до рассвета и наконец вышел на большую дорогу.

Большой Мальчик вздохнул с облегчением. Его охватила радость, что он спасен и что еще покажет им, кто он есть. До того, как войти в Город, он сел под деревом, сквозь ветви которого тайком следил за теми, кто направлялся к пещерам, и вновь отдался своим мыслям. А мысли его были как сажа — злость, ненависть, обида, зависть, мщение. С этими мыслями он заснул и очень удивился, когда чей-то грозный, громовой голос зазвучал прямо над головой.

— Эй, ты, почему ты здесь валяешься?

Он собрался вскочить и убежать, но чуть было не вонзил в самого себя копье, которое острием прижал к его груди римский легионер: над его головой стояло около десяти легионеров, вооруженных копьями и мечами.

Солнце, видно, только взошло.

Тот, который прижал к его груди копье, опять разразился громом:

— Кто ты и почему валяешься тут таким ранним утром?

Большой Мальчик не понял, о чем говорил этот легионер, который, конечно, был начальником для других — он не знал римский, или, как там, то ли итальянский, то ли латинский язык. Он только понял и ясно увидел, что начальник был страшно разгневан, и что ему грозила смертельная опасность. Боясь копья, острие которого царапало ему грудь, он не смел пошевельнуться.

Один легионер, догадавшись, почему он молчит, перевел ему гром начальника:

— Спрашивают тебя — кто ты и почему тут валяешься?

Совсем растерялся Большой Мальчик. Что им сказать? Не скажет же, что хотел разгромить пещеры Философа, перебить склянки с лечебными средствами, порвать и сжечь книги, разграбить. А острие давило грудь.

— Говори, — закричал легионер-переводчик, — а то испустишь дух, понял? Почему ты здесь таким ранним утром?

— Мэээээ… — он хотел что-то солгать, но забыл, что у него пропал язык во рту, и получилось какое-то коровье мычание.

— Что?! — закричал опять легионер-переводчик и тоже приставил копье к горлу. — Я тебе покажу "мэээ… "

Уже который раз за эту ночь сердце Большого Мальчика ушло в пятки. Он на миг потерял сознание, а когда пришел в себя и опять увидел приставленные к горлу и груди копья, то собрал остатки всех сил, что только были в нем, чтобы произнести ложь, призванную спасти его собственную шкуру. И сила отчаяния испустила из его горла непредвиденный крик, почти такой же, как у этого легионера-переводчика:

— Я молюсь здесь каждое утро…

И Большой Мальчик сам испугался своего крика.

Тот же животный страх, что отнял у него ночью в лесу язык, на этот раз вернул его.

Оба легионера сильнее прижали к горлу и груди свои копья.