AMOR

— И два года я с ним жила. А потом — загулял. Загулял, понимаете? Меня от мужа увел, а сам… меня!

— Вы любили его? — втискивает Ника свое — в ей чужое. Чтобы понять!

— Мужика любить? А за что? За то, что гулять пустился? Бабу его я видела — ничего себе, из себя подходящая. Он и вещи забрал, к ней перебрался. И квартиру, говорит, с тобой разменяем, двухкомнатная у нас с ним была. Во мне все кипит, ну, ничего, сдержала себя. Говорю: "Перебирайся к ней! Мне твоего ничего не надо. Забирай все! Только вечером зайди ко мне, попрощаться. Раз уж так нам с тобой не ложилось — хоть по–человечески попрощаться! Ужин сготовлю — в последний раз…" Подивился он, обрадовался: "Добрая ты, я всегда знал!" Приходит. У меня стол накрыт, вино, угощение, чин чином. "Ну, говорю, коль не судьба нам с тобою, — выпьем за нашу любовь!.. И стакан поднимаю. И он — свой. "Чокаемся?" — это я ему. В левой руке — стакан. Он как взглянул на меня — яиз правой — заготовила — полную горсть стекла набитого — раз ему в его бесстыжие… Как закричал, стакан уронил, обоими кулаками глаза зачесал — ну и втёр… "Вот, — говорю, — тебе на прощанье…" И ослеп. Ну, а баба его — донесла на меня. Срок дали, три года. Как освободилась — поехала я в город ихний. Хожу мимо дома их взад и вперёд. Вижу — идёт; девочка махонькая водит его гулять за руку. Так во мне все забилось — вспомнила, как он меня от мужа увел! Иду мимо него, и что‑то сказала. Голос узнал! Аж задрожал — а мне только и надо было, увидеть! И как она, сука, узнала, где я у людей ночевала? Арестовали меня, как без прописки, и судили, пять лет. Вот я у вас оказалась. Ничего, срок закончу, съезжу к ним, попляшу на её могиле — и назад, с большим сроком, в лагерь, в родной дом…

Ника слушает во весь слух, силясь понять. В другие дни такая красивая, милая в обхождении, обаятельная… Дивится Ника силе характера, злобе, смотрит во все глаза…

Как найти слова, чтобы её поколебать в этом решении? Пусть бы свою жизнь пожалела… Но Ника не первый год в лагере, и от мужиков такие слова слыхала… Не примет обратных слов! Простилась с красавицей, не сумела помочь. Другой мир!..

А через несколько дней переброска?.. В пересыльной тюрьме — все с большими сроками…

Женщина, очень старая, с благообразным лицом, жесты — прямо в Малом театре, классика! Ника села рядом на нары, слушает.

— Как забрали меня, за неделю — сто лет стукнуло, на суду не была. Монастырь‑то наш разогнали. Тройка судила. Десять лет дали, как всем! Я уж на тот свет собиралась… — (руки вверх подняла монахиня) — но уж коли правительство! — (руки в стороны) — приказало! — придется жить! — (руки развела, уронила их).

"Нет, пожалуй, и МХАТ бы такую — не сыграл! — В восхищении думает Ника, не отрывая глаз от лица столетней. — Какая ирония! Живут же на свете — такие…"

— Маруся, — спросила Ника красивую молодую женщину, из урок — просто грезовская головка! — ты твою 36–ю[29] получила зря, тоже, как мы, — 58–ю[30].

— Чего — зря! — отвечает Маруся. — Как схватила топор, как дала ему по башке — так и запрыгала голова по ступенькам… — Маруся знает, что лжет, Ника понимает, что не так легко снести с плеч голову, но ей жалко Марусю и за ложь, и за убийство… Вздох: — Да, должно быть — не зря…

Часть VI ПОВЕСТИ ИЗ ЖИЗНИ НИКИ. СВОБОДА

Свобода, свобода,

Эх, эх, без креста…

А. Блок

ГЛАВА 1 ЯГЬЯ ЭФЕНДИ (Начало сказки о нем)

Снова Отрадное… Из низкой двери маленькой теплицы, выбрав дыню, с ней под мышкой, со скрипкой и смычком в руках, высокий и как‑то не по–мужски, а по–детски сложенный, жёлто–смуглый и черный, в низкой барашковой шапочке, сияя навстречу смеющимися черными глазками, выходит человек. Он — смотрит — молчит — улыбается.

В эту минуту, как нагретая стеклянная трубка, перегибается под углом её жизнь.