Аморальное (СИ)

Наконец он сумел предпринять попытку к более уверенному отпору: Артур разбил одну из бутылок о стеллаж и, выставив её вперёд, ринулся на Ими. Адреналин, наконец, компенсировал помутнение сознания, порождённое болью. Но Имтизаль снова увернулась и так ударила кастетом в запястье, что Артур моментально выронил своё оружие. Потом она ещё раз ударила его по лицу, потом в плечо и ключицу, чтобы вернуть свою жертву на путь бегства. Каждый удар сопровождался басистыми криками и бульканьем крови, но вскоре Артуру удалось отскочить, и отступление возобновилось.

Ими неторопливо шла за ним, сжимая в одной руке верхнюю половину разбитой бутылки, а вторую – протягивая в сторону, чтобы положить рюкзак на стул. Ими ждала, когда Артур снова справится с собой или когда ему под руку снова попадёт какое-нибудь оружие, но он опять только метался из стороны в сторону, не различая пол и потолок, круша всё вокруг – он уже опрокинул стеллаж с бутылками – и глухо воя.

– Ими, стоп! – заорал он, пытаясь собрать мысли в кучу. Он нащупал на столике лампу и резко рванул её на себя, – стой, на месте, тварь!

Но тварь непослушно и неустанно приближалась, и Артур замахал лампой перед собой, но он был слишком вне себя, а Ими была слишком хорошим бойцом, чтобы не суметь увернуться от таких непрофессиональных ударов. Лампа полетела в неё... и пролетела мимо.

– Прекрати! – с отчаянием заорал он. Следующей в воздухе оказалась металлическая коробка для салфеток, на которую Артур возлагал особые надежды, но и она не справилась с задачей. Ими больше не била его, только преследовала со своей битой бутылкой, а он шатался, пятился и пытался отбиться. Пару раз он даже с воплем решительности подавался вперёд, брызжа слюной и кровью вперемешку, и со всей силы бил новым предметом воздух в том месте, где могла бы оказаться голова Имтизаль, но ей всё время удавалось увернуться и нисколько не отступить назад. Когда он совсем уже расхрабрился от отчаяния, ей пришлось ударить кастетом по колену, и тогда Артур решил остановиться на тактике обороны-отступления и больше не нападал. Он больше не угрожал ей, потому что наиболее сильной трезвой мыслью, единственной, способной пробиться сквозь болото боли, тошноты и сбоев в восприятии и мышлении, было осознание того, что Имтизаль его убьёт. Поэтому он пытался бороться с потерей координации и здравого мышления, с болью, тошнотой и новоявленной хромотой уже и из тех сил, которых у него не было. Он хотел добраться до кнопки экстренного вызова полиции – таких в доме было три, – но и Имтизаль знала об их местонахождении и вставала у Артура на пути, окончательно доведя его до отчаяния.

– Ими, всё, – новый мокрый скрежет. – Давай, – прерывающийся вдох, – поговорим.

Но она не останавливалась, и ему снова пришлось повысить голос.

– Чего ты хочешь от меня?!

– Очень поздно, – еле слышно прошептала она, и глаза снова стали намокать. Его кровь и паника разожгли в Имтизаль такой азарт, что не оставили никаких шансов тоске и боли потери. Потом прибавилась эйфория от всесилия: впервые Ими смогла ослушаться Артура, она торжествовала, когда он выкрикивал ей приказы, а в ней ничто даже не пошевелилось и она могла свободно продолжать делать то же, что и делала. Она стала счастлива по-новому, по-другому – теперь ей не приходилось быть зависимой от него ради того, чтобы тонуть в блаженстве. Она дала ему встать на ноги, дала сбежать от себя, всё ради того, чтобы тянуть момент, чтобы вытягивать из своей жертвы остатки страха, остатки беззащитности и беспомощности перед ней, всесильной и могущественной. В конце концов, вскоре он бы истёк кровью и совсем обессилел. Но теперь он впервые за всё время насилия сумел дотронуться до её души, или, скорее, подобия души. Ими вспомнила свою боль и роковую ошибку. Вспомнила, почему не сможет жить в Сан Франциско. Почему никогда не сможет уехать из родного города. И почему так страдает сейчас.

– Не поздно, стой! Я никому не скажу. Мы поговорим, и...

– Поздно! – закричала она.

– Я думал, ты полюбила, меня, – ему было очень тяжело говорить, но адреналин фантастически усилил работу мозга, – когда любят, так не делают, Ими. Не ломай себе жизнь! Тебя ведь найдут!

– Полюбила.

– Нельзя заставить человека любить!

– Я и не хочу.

– А чего ты хочешь?!

– Мумию.

– Что, прости?

– Лучше всего... всегда... умела ждать... – её лицо исказилось мукой, рот поплыл, уродуя и без того грубоватые черты, и впервые Артур испугался по-настоящему: он увидел в её глазах причину этой странности, этой молчаливости, этой покорности и аутичности, причину всего того, что он раньше воспринимал как очаровательную особенность; он увидел в её глазах безумие. – А теперь... не смогла.

– Меня, знаешь ли, – дрожащим неровным голосом мокро прохрипел он, и надежда гасла в его глазах, постепенно приближающихся по безумию к глазам Имтизаль; казалось, что они даже стали серыми, как у неё, – по голове, били, извини, я плохо соображаю. Ими, стой!