Аморальное (СИ)

Первого сентября Имтизаль вернулась в психически здоровый класс и увидела, как многое изменилось. Её почти начали уважать, жалость смягчила и раздобрила детей. Теперь они заступались за злую девочку намного чаще и защищали от любых обидчиков. Как-то все смирились с существованием Имтизаль, а она смирилась с существованием одноклассников: они жили в разных углах и взаимно согласились не трогать друг друга. Ими даже стала иногда говорить с ними, в смысле, выслушивать (всегда по делу, разумеется) и в случае необходимости давать свои краткие ответы. Иногда они даже помогали друг другу, например, Ими никогда не возражала, если у неё брали тетрадь, чтобы списать домашнее задание. Ей вообще было всё равно. Она соглашалась и работы писать за других, она всем соглашалась помогать, потому что ей нравилось учиться и потому что эта помощь не приносила ей никакого дискомфорта. Ей нужно было чем-то себя занять.

Но с первым днём в школе она снова стала счастливой, правда, несколько иначе. Она стала счастливой, потому что по-новому увидела Джексона. Она поняла, почему никогда не могла сопротивляться, почему не могла дать ему отпор, так же, как никогда не могла противостоять влиянию Омара. Раньше своим теплом и светом ей не давал это понять Омар, теперь же, когда в её жизни наступила кромешная мгла и любой огонёк оказался способным показать окрестности, Имтизаль увидела Джексона. А вместе с ним и весь мир.

Имтизаль прекратила свои побеги и уже больше не пряталась от Джексона. А он по-прежнему её презирал, правда, теперь она его угнетала ещё и тем, что класс стал к ней снисходителен и стал слишком часто за неё заступаться. Теперь юный тиран уже очень редко мог самоутвердиться за её счёт и почти только тет-а-тет. Но даже наедине ему это плохо удавалось: было в ней что-то, что рушило его торжество победителя, что-то в её глазах, что-то в её неживой ауре. Что-то, что пугало его и заставляло чувствовать себя таким тяжелым, как будто всё нутро было отлито из чугуна, все органы, кости и сухожилия, но он старался хранить невозмутимость и не отступаться от своих принципов.

Потом Ими получила фотоаппарат – подарок, о котором мечтала. И началось новое увлечение – фотография. К Имтизаль быстро возвращались былые увлечения: чтение, рисование, слежки, музыка. Она снова была счастлива. У неё был Джексон, занимавший её душу и вдохновлявший на жизнь, только она сама это не всегда понимала. Ей не нужно было думать конкретно о нём, но любые мысли, любые чувства и решения имели с ним какую-нибудь, пускай и невероятно далёкую, связь.

Была для неё ещё одна польза от убийства брата: сломленные горем родители стали давать ей больше свободы. Как ни странно, они не стали параноиками, не стали требовать от детей всегда сидеть дома, наоборот, они дали им свободы столько, сколько не давали никогда прежде. Казалось, они безнадёжно выпали из реальности, они всегда пребывали в каком-то наркотическом состоянии, всегда в их глазах читалось мутное непонимание, совсем как у Омара в последние секунды жизни, особенно если к ним спонтанно кто-то обращался с просьбой или вопросом. Это действовало на Имтизаль, угнетало и в то же время приносило наслаждение; она смотрела отцу в глаза и вспоминала глаза брата. Она призналась, много позже, только в сентябре призналась отцу, что, когда держала брата на руках, он был ещё жив. И глаза у него были такими же, точно такими же, как у отца, отрешёнными, чистыми и спокойными.

И особенно сильно стали любить Имема, и не только родители, их дочери тоже. Обе дочери.

Так Ими получила право гулять без видимых причин. Как ни кощунственно такое признавать, но, всё же, Джафар и Алия узнали о готах в очень удобный момент: момент, в который такие земные мелочи меньше всего могли их волновать. А теперь Ими снова примкнула к мрачной компании Эмили, но на этот раз уже теснее, чем прежде. Эмили ей сказала, что нужно как-то проявить себя и что не нужно хранить свои таланты в себе, так Ими стала рисовать разные сцены насилия, суицида, пришествия, изгнания и всякую ерунду. Делала фотографии, картриджи покупали готы и проявляли сами же. Ей это действительно нравилось, ею управляло уже не только любопытство, Ими даже написала стихи на поэтический вечер, правда, читала их не сама, а отдала одному из старших.

Восхищаться тобой было

Всегда просто даже мне.

Даже мне, социопату,

Не принявшему извне

Ни одно живое слово,

Ни один игривый взгляд,

Ни улыбки, ни природу,

Море, горы, смех, закат.

Но ты шла так тихо, плавно,

Так смотрела мне в глаза,

Нежно, томно, недоступно,

Что я сдался, как коза,

Выбившись из сил от гонки,

Под конец сдавалась мне,

Чтобы кровью на ладонях

Поднял дух я сам себе.