Аморальные рассказы

Последний кадр — тот что проживаю сейчас. Сижу в пижаме в кресле с зажатым в руке револьвером у зеркальной двери в гостиную, за которой со временем все более светлеет, и уже грязная белизна городского восхода смешивается с чернотой ночи. Внезапно решаюсь, поднимаюсь с кресла, возвращаюсь в теплую и интимную тьму спальни. Ощупью подхожу к комоду, открываю ящик и кладу револьвер на привычное место — прячу. Потом вползаю под одеяло, обнимаю Дирче и разворачиваю ее к себе.

Ощущаю в темноте, как, упираясь руками мне в грудь, она с хриплым криком переворачивается обратно. Я ей шепчу:

— Хочешь стать моей женой?

Проходит секунда, которая кажется целым часом; потом слышу ее голос, с типичной для нее недоверчивостью она шепчет:

— Да что это с тобой?

— Со мной — ничего. Хочу, чтобы мы поженились.

Какое-то время она молчит, затем с особой проникновенностью говорит:

— Мне, конечно, было бы приятно, о большем и не мечтаю. К тому же, после этого ничего не изменится, так ведь? Для тебя это по-другому: очевидно, ты долго думал и понял, что тебе так выгоднее — недурно!

Затем, уже с нежностью в голосе, она продолжает:

— Ладно, будь здоров, муженек. Послушай, а почему бы тебе не взять этот проклятый револьвер, пойти в городской сад напротив дома, да и выбросить его в бассейн? Иди и возвращайся, и тогда мы будем спокойно спать, на самом деле, как муж и жена.

Я заикался всю свою жизнь

Выхожу из дома и смотрю направо и налево, чтобы определить, здесь ли Он. Живу я на так называемой частной, то есть на глухой улице, на которую выходят сады не более трех-четырех вилл. Краем глаза замечаю, что у тротуара стоят две машины, они роскошные, да и все в этом квартале шикарное. А Он, напротив, чтобы следить за мной, ездит на малолитражке, которая в городском движении незаметна, а здесь, на улице миллиардеров, бросается в глаза, как машина миллиардера в бедном квартале.

Так, его нет. Сажусь в машину с чувством тоскливого разочарования: ну, и что мне теперь делать без Него, в этот пустой послеобеденный час? На самом-то деле я вышел из дома только из-за него. Хотел его встретить и вызвать на объяснение.

Ну вот, случайно повернув налево и одновременно поправив зеркало заднего вида, я разглядел его машину у себя на хвосте. Машина вполне обыкновенная, но странно — я узнал бы ее из тысячи. Взглянул еще раз: через ветровое стекло малолитражки вижу Его лицо — оно заурядное. Да, прежде всего, надо условиться, что считать заурядностью. Кто-то может подумать, что, судя по неброской бесцветной одежде, речь идет о сотруднике государственного учреждения, или о работнике частного сектора. Нет, сегодня этот неизвестный — не служащий; скорее, человек без определенных занятий. Судите сами: пышноволосый, бородатый, с усами, в броской куртке в красно-черную клетку и голубых джинсах, по современным понятиям, заурядный, и таких, как Он, в городе тысячи. И их заурядность — новая, живописная, кричащая. Он мог бы быть кем угодно, например, хорошим парнем, убийцей, интеллектуалом. А для меня Он — тот, кто уже неделю держит меня под наблюдением и следует за мной повсюду, когда бы и куда бы я ни ехал.

Веду машину специально медленно, чтобы дать ему возможность не упускать меня из виду, и в который раз перебираю причины, которые заставляют его следить за мной. В конце концов эти причины сводятся к одной: я — единственный сын очень богатого человека, и поэтому, наверное, вызываю в нем сильную ненависть. Таким образом, оснований преследовать меня может быть два: одно, скажем, конкретное и другое, допустим, символическое. Первое очевидно — похитить меня и вынудить моего отца заплатить приличный выкуп. Второе, менее очевидное, — убить меня, поскольку я представляю собой символ некой части социальной системы. И тем самым, через меня нанести удар по той части общества, которую я, к сожалению, олицетворяю.

Продолжая размышлять на эту тему, чувствую, что и в самом деле я всему и всем чужой. А значит, мне и в голову не придет бежать в полицию: заявление означало бы соучастие. Да, никаких заявлений. Хочу встретить своего преследователя, чтобы ему стало ясно — не за тем он увязался: ни денег он за меня не получит, ни отомстить через меня не сможет.

Еду дальше и время от времени поднимаю глаза, бросаю взгляд в зеркало, чтобы убедиться, сопровождает ли Он меня. Да, сопровождает. Однако теперь возникают две проблемы. Первая преодолимая, и она касается машины: если я хочу встретиться с ним, мне придется припарковаться и продолжить путь пешком. Вторая, наоборот, почти непреодолимая: заикание. Заика я от рождения, после первого слога не могу продолжить фразу. Заикаюсь, заикаюсь, и, чаще всего, фразу за меня заканчивает проницательный и жалостливый собеседник. Тогда я одобрительно киваю головой: мол, ничего не сказал, а все равно был понят.

Однако с Ним это не пройдет. Не могу же я рассчитывать на то, что убийца закончит за меня фразу. Правда, сегодня утром Он попытался это сделать, но при таких обстоятельствах, что теперь я ожидаю самого худшего. Судите сами.