Аморальные рассказы

И тут же он понимает, что не столько видит их, сколько смотрит на них, не заметив, как перешел от одного к другому, то есть уже шпионит за ними. С первым порывом преодолеть искушение подглядывать и удалиться не справляется. Остается, и вот почему. С одной стороны, его не покидает ощущение, что подсматривает он за чем-то, в основе своей каким-то таинственным образом касающимся его лично. С другой, он ведь их специально не искал: это случай привел его к ограде, и он взялся за решетку в ту минуту, когда они выходили из моря.

Ах, это все пустые рассуждения. Иначе почему, после первого же взгляда на обоих, он внимательно начинает рассматривать прежде всего мужчину? И решает для себя, что делает так потому, что хочет предоставить самому себе возможность проявить объективность, то есть, и это более всего вероятно, для более длительного и детального изучения пары в комплексе, он должен оставить женщину «на потом», как приберегают лакомые кусочки на десерт. И занятый этими мыслями, он с неустанным вниманием продолжает наблюдать за ними. Мужчина — молодой человек небольшого роста, крепкого сложения, с массивными руками и ногами. Голова плешивая, на вытянутом лице алчное выражение. Так, теперь очередь за женщиной. Она — большая, апатичная, сложена, как статуя, и трудноопределимо, но несомненно красива. И рассматривая ее подробно, он замечает несколько гармоничных соответствий: одна и та же округлость плеч и бедер, черный цвет волос на голове и на лоне, один изгиб линии шеи и талии…

Вдруг он осознает, что смотрит, или лучше сказать — подглядывает, уже с чувством нетерпения и даже бешенства. Да, он не столько наблюдает за их действиями, сколько хочет, чтобы они начали действовать. Его желание похоже на стремление болельщика подтолкнуть, голосом и жестами, любимого игрока на то или другое действие. И, удивляясь самому себе, он шепчет сквозь зубы:

— Что ты делаешь? Почему не подходишь к ней? А ты почему смотришь на рощу, а не на него?

Да, он хотел бы, чтобы эта пара перешла уже, наконец, к большей интимности. Собственно, к той самой близости — ни о чем другом он и думать не мог, — в которой утром, хлопнув дверью прямо перед его носом, отказала ему жена.

Но те двое ему не подчинялись, а тянули время, будто имели в виду что-то совсем иное. Пока женщина наклоняется, берет полотенце и начинает медленно обтираться, а мужчина пытается закурить сигарету, ему приходит на ум, что он участвует в хорошо отрепетированном спектакле, который может и вовсе не развиться в эротическую интимность, как ему диктует собственное желание. И ведь на самом деле, он, как театральный или телевизионный зритель следит за жизнью, о которой ничего не знает и должен терпеливо и с уважением относиться к любым ее нюансам и поворотам. Глубоко проникнув в него, эта мысль основательно меняет степень его любопытства.

Нет-нет, он не из тех, кто выслеживает жертву, как охотник в засаде; скорее, он — критик, внимательно следящий за игрой актеров и желающий, чтобы они играли хорошо. Но что же в данном случае означает «играть хорошо»? Вот в чем дело, — думает он, — действие-то может будет развиваться не по его сценарию, грубо прерванному утром женой, а по их. А написано ли в их сценарии, что они должны заняться сексом после купания? Да?! О, тогда замечательно — пусть они это сделают. А если написано, что они приехали на пикник и вот-вот откроют небольшую корзину с едой, которая стоит у пинии, чтобы пообедать, а потом поспать, — тогда, вроде бы, они абсолютно не должны сближаться, как того хочет он, — или… не хочет?

Тихая и мирная сцена внезапно варварски прерывается, и начинаются, в соответствии с его недавним желанием, действия. Женщина, бросив полотенце, наклоняется, чтобы взять с земли рубашку. В эту секунду мужчина хлопает ее по заду и грубо хватает за бока. Возмущенный, испытывая отвращение как зритель, который видит плохую игру актеров, соглядатай на мгновение надеется, что женщина обидится, отвергнет эту грубую и непристойную осаду и поставит на место своего приятеля. Ничего подобного. Женщина высвобождается и бежит, но делает это непристойно: разбрасывает руки и ноги, неестественно смеется и лицемерно вскрикивает от страха, что, к сожалению, не оставляет сомнений в ее тайном согласии. Поэтому все происходит банально и некрасиво: эти двое, преследуя друг друга, бегут к неясно различимому там, внизу, между стволами пиний, морю. Женщина стремительно бросается в воду, мужчина ее настигает, и они вместе падают в пенные брызги. Последнее, о чем он, уходя, иронически размышляет: «Любовь в море обнявшейся пары больше всего похожа на агонию огромной рыбы, бьющейся в сетях от резкой боли, которую причиняет ей впившийся гарпун».