Amore & Amaretti

Бросаюсь в объятия Альваро, обрадовавшись, что наш старый ассистент еще работает. По пути Джанфранко рассказал, что два года назад, когда я уехала, он стал готовить Альваро на мое место. Теперь я вернулась, и Альваро займет место Джанфранко и станет главным шеф-поваром, а я буду исполнять обычную роль ассистента. Игнацио похудел и осунулся, одна рука у него подвешена на хитроумной перевязи. После аварии он переехал к родителям в Скандиччи, и теперь я могу занять его большую комнату. Вид из нее открывается почти такой же, как из моей старой; окна с зелеными ставнями выходят на виа Кьянтиджана, белую дорогу, исчезающую за узорчатыми коваными воротами напротив. Первое, что я делаю, — распахиваю окна, открываю ставни и любуюсь этим видом, звуками, запахами: позволяю пейзажу тихонько впустить меня.

Ne ammazza più la gola che la spada.

Чревоугодие сгубило больше людей, чем меч.

Настали выходные, а меня уже уговорили во вторник поехать с Джанфранко, Чинцией и Тониньо на остров Гильо. Едва успев распаковать вещи, снова собираю маленькую сумку, взяв только купальник, — нас не будет всего два дня. Мы выезжаем в понедельник вечером, после работы, и я с трепетом вспоминаю все те разы, когда много лет назад мы с Джанфранко ездили в его деревню. Даже сама дорога похожа: поздний вечер, мы напились, и фары автомобиля отбрасывают полосы в черноте; мерцает кончик сигареты Джанфранко, и единственная разница в том, что я теперь сижу на заднем сиденье, а на переднем Чинция держит на руках спящего ребенка. Приезжаем в четыре утра; у нас есть несколько часов неспокойного сна перед отправлением парома. Я сплю плохо, урывками; на рассвете тихонько выхожу из машины и бреду по незнакомым пустынным улицам в поисках туалета. Я еще не совсем оправилась после перелета, да и к тому же устала и мучаюсь от похмелья.

Когда приходит паром, солнце уже беспощадно лупит по крышам и обжигает мою бледную кожу, привыкшую к австралийской зиме. Джанфранко приносит кофе с пирожными, чтобы мы проснулись, и заезжает на паром. У меня такое чувство, что я проспала бы неделю, но стоически напоминаю себе, что небольшое приключение на маленьком острове — идеальный отдых перед трехмесячным стоянием у горячей плиты и долгими, утомительными рабочими сменами. Сильвио и Карла, родители Чинции, в доме которых мы будем жить, встречают нас у причала. Они на острове с начала лета, руки и ноги у них уже шоколадного цвета.

Первый день — сплошное удовольствие. Сильвио и Карла берут нас кататься на яхте, и несколько часов мы плаваем по бирюзовой воде, время от времени ныряя за борт, чтобы спастись от слепящего солнца. Карла меня завораживает: украдкой наблюдаю, как она медленными, гипнотизирующими движениями втирает масло для загара в свое идеальное, ухоженное тело, едва прикрытое крошечным бикини, и листает журнал пальцами с длинными алыми ногтями. Она часто подкрашивает губы, глядя в маленькое зеркальце. Чинция рассказала, что ее родители познакомились на занятиях бальными танцами больше двадцати лет назад, и Карла до сих пор берет уроки дважды в неделю. Я поражена ее ухоженностью, но ее чрезмерная погруженность в себя вызывает неловкость. Ее лебединая шея высовывается из воды, когда она по-собачьи описывает аккуратные круги вокруг яхты, оберегая модную стрижку; остальные же с брызгами ныряют и плавают, как вздумается. Гораздо позже, под пологом из бугенвиллеи, мы сидим за столом, на котором бесконечно меняются блюда, в компании братьев Чинции и множества знакомых, которые принесли с собой вино и пирожные, сыры и фрукты. Едим и пьем до самой ночи.

В тот вечер за роскошным ужином я съедаю что-то не то, и оставшаяся половина дня на острове оказывается испорченной. Единственное, что помогает облегчить резкую боль в животе, — сидение на мелководье и регулярные рейды в общественный туалет. Вокруг меня отдыхающие. Выслушиваю историю жизни одной из женщин, которая вчера с нами ужинала, а потом наступает время уезжать, садиться на паром и возвращаться в «Ла Кантинетту». Я побаиваюсь путешествия на пароме, но к середине плавания вдруг понимаю, что страшно проголодалась, и, ступив на землю, выздоравливаю окончательно.