Вместо телефона он всучил мне бокал с игристым и, скинув подушки с дивана, уселся рядом.
— Я больше не могу, — простонала я, силясь припомнить порядковый номер этого бокала.
— А кому сейчас легко? — спросил Бредин. — Надо, Юля. Надо.
Он звякнул своим бокалом по моему и замер в ожидании того, когда я начну пить.
— Нам же завтра на учебу, — язык заплетался, когда я попыталась воззвать к здравому смыслу.
— Я дам тебе жвачку, — парировал мой собутыльник.
Я лишь хмыкнула в ответ, понимая, что меня завтра никакая жвачка не спасет, если мы не остановимся. Пригубив напиток, я поставила бокал на пол рядом с диваном и снова уселась, поджав под себя ноги. Бредин повторил за мной и, придвинувшись, уселся по-турецки.
— Тебе не нужно искать новое жилье, — он указал взглядом на мой мобильный, — я сам уйду, что-нибудь придумаю. А ты оставайся здесь. Ладно?
— Откуда такая жертвенность?
Бредин положил ладони на мои колени, и я проследила взглядом за тем, как он проскользил ими вверх.
— Повторяй за мной, — размеренно произнес парень, — спасибо… Рома, — и обхватил меня за бёдра.
— Руки убрал, — велела я.
— Ты знала, что, когда выпьешь, у тебя появляется такой очаровательный румянец? — он полностью проигнорировал мою просьбу.
— Когда вернёмся, я сдам тебя Тамаре Семеновне, расскажу, как ее обожаемый внук меня спаивал, — я тоже сделала вид, что не слышала его изысканного комплимента.
— Она не поверит тебе, — засмеялся Бредин.
— Значит, скажу деду, и он пристрелит тебя. Ты знаешь, что у него есть охотничий карабин?
— Я согласен, беру тебя в заложники, — кивнул он, склоняясь ко мне. — Это того стоит.
Показав невероятную реакцию, я прихлопнула ладонью рот Бредина, который неотвратимо надвигался на меня. Они оба надвигались: и Бредин, и его рот. А я вдруг ощутила первые предпосылки Стокгольмского синдрома.
— Ты тоже это слышишь? — пробубнил он мне в ладонь, а затем отнял ее от своего лица.
Я прислушалась. В одной из комнат снова заиграла мелодия, намекая, что этим вечером кто-то уже отчаялся дозвониться, а кое-то совсем не горел желанием вести телефонные переговоры.
— Так… на чем мы остановились? — спросил Бредин, поглаживая пальцами тыльную поверхность моей ладони.
— Ты собирался свалить отсюда и оставить меня в покое, — я перефразировал его слова, добавив в них немного отсебятины.
— Да, но только не сегодня. Сама подумай, кто сдаст комнату какому-то пьянице?
Я сосредоточенно смотрела в его глаза, признавая, что и Бредин был уже готовенький. А потом перевела взгляд на губы и нервно сглотнула, пытаясь забыть причину, по которой мне не следовало целовать их.
— Что ты сделаешь, если я тебя сейчас поцелую? — спросила я парня.
— Поцелуй, тогда узнаешь, — Бредин вернул мне мои же слова.
— Я не люблю сюрпризы.
— Это не сюрприз, назовем это экспромтом. Ты будешь делать только то, что сама захочешь.
— А что будешь делать ты?
— То, что ты позволишь. Ты же не терпишь, когда тебе что-то навязывают.
Я растерянно смотрела на парня, удивляясь тому, как точно он смог изучить меня.
— Извини… я… о чем это мы тут? — наморщив лоб, я глубоко вздохнула.
— Ты совсем пьяная, да? — усмехнулся Бредин.
— Я была пьяная ещё полчаса назад, а сейчас я с трудом помню, кто я и что тут забыла.
— Капец, Котова, с тобой не интересно пить! — сокрушенно воскликнул он. — Идём, уложим тебя спать.
Бредин помог мне принять вертикальное положение, и меня даже не сильно штормило, пока я шла до кровати. Затем я благополучно шмякнулась головой на подушку и сказала:
— Спасибо.
— Для тебя что угодно.
Бредин склонился ко мне, протянул руку и пригладил мои растрёпанные волосы. Стокгольмский синдром прогрессировал, и мне до дрожи хотелось верить ему, его словам, рукам и губам. Точно. Губам.
— Поцелуешь меня на ночь, — выдала я, нащупав руку парня.
Мне не следовало говорить подобного, позволять себя лапать, целовать и даже сидеть с ним на том диване… но кто сказал, что я обязана поступать правильно? К тому же, это все не по-настоящему, а значит — я ничего не теряю.
Мне не пришлось просить Бредина дважды. Он коснулся моих губ недопустимо робко, словно впервые. Хотя я помнила, как это было в первый раз. Тогда он был уверен в том, что делает. И совсем недавно, замышляя свою провокацию, он точно не выглядел растерянным.
— Что не так? — поинтересовалась я, чуть отстранившись.
Парень сел на край кровати и отвернулся.
— Не знаю. Ты будто назло мне это делаешь.
Я приподнялась на локте, откинув свою светлую гриву.
— А тебе ли не все равно?
— Нет. Не все равно! — резко ответил он. — Я хочу целовать девушку, когда она сама этого хочет. Скажи, что мне еще сделать? Что, Юля?! — он повернулся, и я поразилась, насколько подавленным он выглядел.
Какая прелесть.
— Не знаю, — я покачала головой, нащупывая его руку. — Ты что-то говорил про экспромт, может, это…