Амос Счастливчик, свободный человек

Амос отсчитал двадцать банкнот и протянул деньги изумленному хозяину, не давая тому возможности отказаться или назначить другую цену.

Мистер Твомбли положил деньги в карман и спросил, зачем Амосу понадобилась эта женщина.

— Я собираюсь на ней жениться.

— Не очень-то она годится в жены, — усмехнулся хозяин. — Она с прошлого года хворает, ей недолго жить осталось.

— Тогда она умрет свободной, — Амос поклонился и вышел. Он отправился на поиски Лили, своей будущей жены и свободной негритянки.

Через год Лили действительно умерла, но Амос был счастлив — он знал, что жена умерла свободной. В октябре 1775 года слово «свобода» было на устах каждого американца[24]. Пока Лили была жива, Амос частенько вспоминал Ас-мун — не более чем бледную тень из прошлого, но от того не менее дорогую. Он надеялся, что освободив одну африканскую женщину, он помог и сестре обрести свободу.

В сырой зимний день Амос отвозил тюки с кожей в дом Иосии Боуэра, жившего неподалеку от Биллерики[25], маленького городка в окрестностях Бостона. Кухарка пригласила его зайти съесть тарелку супа на теплой кухне, пока он дожидается хозяина. Слуги и рабы сидели у очага, Амос уютно устроился, слушал их истории, рассказывал свои. Разговор сменился пением, но ни один голос не звучал так нежно, как голос негритянки Лидии, ни у кого не было такого мелодичного смеха. Когда она встала и вышла из кухни открыть дверь хозяину дома, Амос заметил — она ковыляет, с трудом опираясь на костыль. После ее ухода у очага повисло молчание.

— Ты глаз не сводил с Лидии, старик, — сказала кухарка.

— Как случилось, что она хромает? — спросил Амос, понижая голос до шепота.

— Она не всегда хромала, — ответила кухарка. — Ей ноги на корабле перебили, покуда сюда везли. С тех пор ей трудно ходить. Но она шьет для миссис Боуэр, а на это ноги не нужны.

— Она замужем?

— Откуда? — воскликнула кухарка. — Кто хромоножку замуж возьмет?

Когда мистер Боуэр вернулся, Амос попросил разрешения поговорить с ним. Получив деньги за кожу, негр почтительно объявил, что у него есть еще одно дело.

— Что тебе надо? — хозяин удивился — какое еще дело может быть у этого негра?

— Ваша рабыня, Лидия. Я бы хотел ее купить.

Иосия Боуэр задумался на мгновение.

— Дешево я ее не отдам. Она хорошо обученная мастерица. Может готовить, отлично шьет, да и нрав у нее кроткий, а это немаловажно.

— Она хромает, — сказал Амос.

— Отдам ее тебе за пятьдесят фунтов.

— Твердо обещаете? — переспросил Амос.

— Если она тебе понадобилась и если у тебя хватит денег.

— Понадобилась, а деньги скоро будут, — торжественно, будто давая клятву, пообещал Амос.

— На что она тебе? Она белошвейка, в твоем ремесле белошвейки ни к чему, и к тому же хромоножка.

— Я хочу на ней жениться.

— Правильно говорят, что прихотям человеческого сердца нет границ, — добродушно рассмеялся Иосия Боуэр.

В своей части сделки Амос не сомневался. Он натянул бобровую шапку, поплотнее запахнул длинный плащ и отправился обратно в Вуберн. Пламя надежды, всколыхнувшееся при виде хромоногой негритянки, скоро погасло, но все же ветер, казалось, дул не так пронзительно, как утром.

Три долгих года понадобилось Амосу, чтобы скопить сумму, нужную на выкуп Лидии — три года, в течение которых шла война и приближалась победа. Колонии сражались вместе, объединенные записанными на пергаменте словами: «Все люди сотворены равными…»[26] Эти слова стали краеугольным камнем рождающейся нации, но их так легко приписать энтузиазму юности, когда они призывают к разрыву уз запретов и тирании, и так трудно объяснить человеку с черной кожей, который обращается за мудростью и пониманием к белому.

Многие друзья Амоса присоединились к колонистам, сражаясь доблестно и бесстрашно. Некоторые пали на поле битвы. Когда кровь вытекает из жил, чтобы напоить землю, откуда вырастет свобода, тут уже не до цвета кожи. Тем чернокожим, кто не погибли в битвах, в награду за их мужество была дарована свобода. Как же хотелось Амосу быть вместе с ними! Но ему уже далеко за шестьдесят, кому нужен такой боец? Он не раз просился в армию, доказывал, что еще силен, но всегда получал один и тот же ответ:

— Слишком стар для поля битвы и трудностей войны. Слишком стар. Слишком стар.

Но Амос знал — для своей борьбы за свободу он еще не стар. И знал, что для нее нужны не ружья и храбрость, а монета за монетой, добываемые тяжким трудом. На них можно купить волю и дать ее той, которую он полюбил, чтобы она не умерла в позорном рабстве. Свобода была в воздухе, которым он дышал, струилась в его крови. Она была ему нужнее, чем биение собственного сердца. Он не мог объяснить, откуда такая нужда в свободе, он просто знал — жить без этого невозможно.

Все три года, пока копил деньги на выкуп будущей жены, он раз в неделю приезжал на маленькой повозке в Биллерику, садился на кухне подле Лидии и разговаривал с ней, не обращая внимания на то, были ли вокруг другие слуги. Лицо его сияло, когда он объявил ей, что хочет выкупить ее из рабства.

Она протянула ему руку, улыбнулась: