Амос Счастливчик, свободный человек

— Что нужно человеку, когда он отправляется осваивать дикие и пустынные земли? Топор да мешок бобов, — их Амос поместил прямо под сидением.

Виолет слегка вздрогнула при упоминании диких земель. Она привыкла к большому теплому дому, наполненному множеством таких же, как она, слуг и рабов, где прожила много лет. Но это осталось в прошлом. Теперь сердце звало ее быть вместе с Амосом, там, куда ведет его судьба. Она доверяла мужу, любила его, и потому, отбросив всякие сомнения, взобралась на облучок повозки рядом с ним.

Так, ранним апрельским утром, началось их путешествие в Джаффри.

Свои драгоценности — семена и луковицы цветов, лилий, ландышей, нарциссов и желтых чайных роз — Виолет, чтобы не потерялись, держала при себе. Она была наслышана о тех, кто отправлялся жить в диких пустынных землях этой огромной страны, раскинувшейся от Атлантического океана до далеких, никому неизвестных краев. Она страшно боялась путешествия, покуда Амос не прочел ей из Библии о том, что пустыня и сухая земля расцветет как нарцисс[32]. Тогда она немного успокоилась, правда, библейские слова поняла по-своему. Она не умела читать, но знала — сердце человека должно открыться Священному Писанию, помочь исполниться тому, что там написано. Значит, взять с собой немножко семян — дело хорошее, это поможет пустынным землям расцвести новой красотой.

Во время путешествия она часто поглядывала на мешок с семенами и луковицами, покоящийся на коленях, в глазах у нее стояли картины не по-весеннему голых веток, а уже наливающихся цветом и источающих густой аромат кустов сирени у порога нового дома. В ушах ее звучало низкое гудение пчел у цветущей жимолости. Но радостнее всего на сердце становилось от воображаемых побегов ландышей, белых цветочных головок, выглядывающих из темной зелени листьев. Ничего не бывает красивее белого. Когда она сказала об этом Амосу, муж напомнил ей, что коричневый — цвет земли, из которой все произрастает, тоже неплох.

Селиндия устроилась между Амосом и Виолет и прижимала к себе свое единственное сокровище — куклу, которую Амос смастерил из кукурузного початка. Лицо куклы было сделано из кусочка кожи, на котором Амос нарисовал маленькие глазки, носик и улыбающийся ротик, прямо как у самой девочки. Она, не переставая, улыбалась, глядя на любимую куклу, и прижимала свою смуглую малышку к груди. Конечно, хорошо бы иметь набитую опилками куколку с фарфоровым личиком и румяными щечками, но она ужасно любит свою смуглянку. Девочка еле слышно напевала, баюкая куклу.

Амос отпустил поводья: Циклопу предстоит долгий путь, он уже немолод, а груз весьма тяжел. Пусть шагает неспешно, незачем его торопить; когда дорога пойдет в гору, двоим взрослым придется слезть с повозки и идти рядом. Амос глядел прямо вперед, поверх конской спины, уставившись в узкий промежуток между его навостренными ушами. Он знал — это большой шаг в жизни, они оправляются в новые, незнакомые земли, далеко от всего привычного и безопасного.

Но вместе с тем от него удаляются и долгие, медленно тянувшиеся годы тяжелого рабского труда, унижений, нужды и зависимости от чужой воли. Он уже далеко не юноша, даже не крепкий и сильный мужчина в расцвете лет, но перед ним — давным-давно намеченная цель. Ее подсказали слова, произнесенные ясным голоском маленькой девочки из квакерского семейства, слова, которые навеки запечатлелись в его душе и выжгли оковы ненависти, сомкнувшие губы африканского юноши: «Ему, возлюбившему нас и омывшему нас от грехов наших Кровию Своею и соделавшему нас царями и священниками Богу…».

Он знал, он помнил, что был рожден царем и вождем, но маленькая Роксана, прочитав вслух отрывок из Священного Писания, показала Амосу путь, делающий его настоящим царем. Эти слова придали ему силы, помогли выжить и продолжать жить, долго-долго, покуда позволит крепость мышц.

Утром пятого дня они добрались, наконец, до Джаффри. Циклоп по собственному почину остановился как раз в середине городка, на самой вершине холма, словно догадался, что они добрались до конца путешествия. Амос не произнес ни слова, ему хотелось, чтобы Виолет и Селиндия заговорили первыми.

— Что это? — спросила девочка, указывая на гору, которая, казалось, выросла у них на пути.

— Должно быть, тот самый холм, что ведет на небо. Будем карабкаться на него до самой смерти, — тихонько проговорила Виолет.

— Эту гору называют Монаднок[33], — ответил Амос. — Правда, красиво? Будто вся земля радуется…

Взрослые не сводили глаз с горы, а девочка тем временем оглядывалась по сторонам. Она сразу же заметила молельный дом и улочку домиков рядом, паутинку дорог, разбегающихся в разные стороны к фермам и сараям. Услышала голоса, доносящиеся из домов поблизости, разглядела голубоватые дымки очагов. Наступало время обеда, горожане готовили еду, и девочке сразу же захотелось есть.

— А обед когда? — уныло спросила она. — Где тут хозяйский дом с обедом?

Виолет обняла дочку.

— Мы больше не будем жить в хозяйском доме, дитя мое. Разве ты забыла? Я же тебе говорила, что Амос построит нам собственный дом.

— А где?