Через четверть века, в зените своей научной работы, Ампер снова вернется к этим вечно неувядаемым вопросам научного познания. «Теория электродинамических явлений, выведенная исключительно из опыта», завершившая великолепный цикл его исследований в области, куда только что вступило человеческое познание, приведет в порядок и насытит глубоким содержанием те абрисы научной системы, которые в тиши скромной каморки витали перед умственным взором молодого начинающего профессора Центральной школы Энского департамента.
Пятница, 12 марта 1802 года.
Четыре часа пополудни.
Суровые стены приземистого школьного здания. Большая вместительная комната. Десятки глаз устремляются с любопытством на вошедшего Ампера. Серьезно и сосредоточенно лицо нового профессора; нахмурены брови, и высокий лоб пересечен морщинами. Трудно угадать, каких усилий стоит это наружное спокойствие застенчивому Андре Мари, так робевшему даже в уютной гостиной госпожи Каррон.
Ампер яркими штрихами рисует перед слушателями картину современного состояния физики: «Бесформенное нагромождение великолепных открытий, еще, однако, не об'единенных в целую систему, открытий, между которыми еще не заполнены промежутки и не установлена цепь непрерывной связи, несмотря на упорный труд многих веков…»
Голос профессора крепнет, уверенность растет. «Действительно, дабы довести естествознание до совершенства, достаточно собрать большое количество фактов, всегда легко доступных проверке; ведь в математике можно ошибиться, только рассуждая неправильно… Но путем самого упорного труда напрасно собирался бы здесь материал физики, если бы не оказалось людей, способных отыскать в этом лабиринте бессвязных и независимых друг от друга явлений некоторое единое, следствием коего они являются и которое надлежит рассматривать, как некоторый общий закон природы»… Ампер цитирует незабываемые слова корифеев науки — Галилея, Ньютона, Лавуазье.
Он продолжает, перебрасывая мост между высотами теории и запросами повседневной жизни: «Опираясь на помощь физики, человек парит в воздухе. Взгляните на бесстрашных защитников Франции, которые при помощи этой высокой науки обеспечивают победу наших армий». Химическая физика дает человеку ключ к целесообразному изменению и преобразованию вещества, при ее помощи человек овладел «могучим действием пушечного пороха, который принес столько зла, и быть может, столько добра человечеству»…
Благополучно закончена вводная лекция к курсу. Андре Мари спешит поделиться впечатлениями со своей дорогой Жюли. Некоторые строки этого письма дышат очаровательной наивностью: «Лекция была принята хорошо, но она, кажется, была очень плохо слышна, так как аудитория весьма обширна, а меня поместили очень далеко от слушателей».
Несмотря на моральное удовлетворение, утомленным и разбитым после испытанного напряжения чувствует себя Андре Мари.
Через пять дней, 17 марта, в обычной обстановке начинаются регулярные лекции. Курс физики занимает свое место в школьном расписании.
Курс Ампера пользуется успехом. Энтузиазм молодого профессора, свежесть преподносимого материала, оригинальность мыслей, остроумие экспериментов — причины этого успеха. Даже профессор математики Клерк, с которым впоследствии у Ампера завязались длительные дружеские отношения, посещает его лекции. Искренний и прямой, Клерк, сын юрского крестьянина, окончивший семинарию, человек, у которого, по словам Ампера, — все мысли можно видеть как в зеркале, подолгу беседовал с новым профессором физики. Он с интересом слушает лекции Ампера. Стройная система изложения увлекает его.
Успех курса радует Ампера. Все упорнее ходят слухи, что центральные школы, учрежденные в 1795 году, будут упразднены и заменены лицеями. Если Ампер хорошо зарекомендует себя, то получит постоянное место в Лионе, тогда он опять будет вместе с Жюли. А пока один трудовой день сменяет другой: «В 8 часов у меня урок по арифметике с учеником, которому я сделал скидку с платы, так как он беден. В 10 часов присутствую на уроке коллеги Клерка. В час подготовляются опыты, с 3 до 4 — занятия со вторым учеником по математике, с 4 до 6 — урок физики».
Монотонное однообразие дней лишь изредка прерывается визитами, впрочем, иногда даже провинциальными балами.
Один из этих балов Андре Мари описывает в письме к Жюли. «Едва только я поужинал, маски начали меня преследовать, как мольеровского Пурсоньяка промывательными. Впрочем, ты увидишь, что здесь в моде всем порядочным дамам одевать маски, так же как и мужчинам. Костюмированные балы даются в лучших домах. Позавчера устроила у себя такой бал мадам Жу, где, как говорили, было шестьдесят человек. Была там мадемуазель Роган в маске, в сопровождении своего отца, также в маске. Этот обычай тем более кажется комичным, что здесь не знают, что такое карета, и, таким образом, все эти прекрасные маски должны пешком итти по улицам…»