Ампула Грина

– Ну… и что? – пробормотал Грин, удивляясь навалившемуся тревожному нетерпению. Кожа покрылась пупырышками, как от озноба.

– Дело в том, что есть еще одна «Уралочка». Очень старая песня. Мы со Светой пели ее в прошлом году в школе на концерте в День Победы… Помнишь, Свет?.. Там, как боец на фронте вспоминает свою невесту, она родом с Урала… Вот…

Грета помолчала (видимо, прогоняла смущение) и вдруг пропела негромко и очень чисто:

Моя подружка дальняя,
Как ёлочка в снегу.
Ту ёлочку-Уралочку
Забыть я не могу.
Давно ушел я из дому.
Но помню до сих пор
Ее совсем особенный
Уральский разговор…

Грин сжал губы и зажмурился. Воспоминание накрыло его, как мягкая лавина. Теперь казалось: эту мелодию не забывал он никогда…

– Еще… пожалуйста… – не открывая глаз, попросил он шепотом.

Грета сказала:

– Свет, давай вместе…

Грин почувствовал, что Света соскочила с сундука и, видимо, скакнула на балку, села рядом с Гретой.

– Грета унд Света зинген, – сумрачно известил всех Лыш. Явно не из вредности, а чтобы ослабить напряженность странного ожидания.

– Лыш, помолчи, пожалуйста, – строго попросила маленькая Поля.

– Пожалуйста, – буркнул Лыш.

Грета и Света запели. Слаженно и ласково:

Моей далекой весточке
Не так легко дойти,
Но ты, моя невесточка,
Работай, не грусти…

"Господи, как я мог забыть?.. Это же была мамина песня. Любимая."

Грин помнил теперь мамино лицо, руки, запах ее волос. Ее голос. Тот, которым она пела вот это:

А если встанет в горле вдруг
Непрошеный комок,
Ну что ж, моя Уралочка,
Поплачь и ты чуток…

Комка в горле не было, но щеки стали мокрые, Грин знал это и не стеснялся. Лишь бы песня не кончалась подольше… Но она кончилась. Такими вот словами:

…И сына светлым именем
С тобой мы назовем…

"…Когда подрастешь и, может быть, начнешь стесняться слишком ласковых имен, станем звать тебя Грин."

Он глубоко вобрал в себя и шумно выдохнул воздух. Тыльными сторонами ладоней вытер щеки. И лишь тогда открыл глаза. Света спрыгнула с балки и опять села с ним рядом.

– Грин…

– Я вспомнил… – выговорил он, глотая последнюю слезинку.

– Ну… это же хорошо… Ты не горюй…

А он и не горевал. В печали его не было боли. Был в ней ласковый свет. А еще – тихая гордость: "Значит, я все-таки не выдал письмо полностью ".

И чтобы не подумали, будто он в какой-то скорби и слезы его – горькие и безутешные, он заулыбался и – мало того! – решил малость подурачиться: мне хорошо, я даже весел, вот… И он стал наматывать вокруг шеи щекочущую мишуру, словно превращая себя в карнавального персонажа. Но эту шутку не успели оценить: послышался звук, будто лопнула электролампочка.

Через несколько секунд трагического молчания Грета произнесла голосом классной дамы ("ди кляссенфрау"):

– Этого следовало ожидать. Я предупреждала…

Никто никогда не узнал: случайно Лыш выпустил скользкий шар из пальцев или решил пожертвовать им, чтобы отвести внимание от заплаканного Грина (впрочем, эта догадка появилась позднее). Теперь Лыш повесил голову и сокрушенно рассматривал на половицах осколки. Остальные собрались в кружок и рассматривали тоже. Толя-Поля сели на корточки.

– Гуммираки не сдаются… – Заявил в руках у Поли лоскутный вождь, но как-то неуверенно…

– Хорошо, что здесь нет Любаши. Это был ее любимый шар, – не сдержала огорчения Света.

– Да ладно тебе… – шепотом одернул ее Май. Потому что хотя и жаль было шара, еще больше было жаль несчастного Лыша. В нем не осталось ни капли обычной сдержанной уверенности. Он встал на колени над осколками и смотрел на них, кажется, с горьким размышлением: "Что тут можно сделать, как починить?"

Ничего нельзя было сделать. Лежала на доске половинка с уцелевшей жестяной головкой и петелькой, а вокруг нее сверкала чешуя мелких осколков.

– Можно будет повесить на елку половину, – предложил страдающий за Лыша Толя. – Если повернуть разбитой частью назад, получится, что шарик целый.

Но Поля, которая спорила редко, здесь выразила печальную правду:

– Это все равно, что ставить на стол вместо торта пустую коробку от него…

– Не пустую коробку, а половину торта! – возмутился Толя. Наверно, хотел таким спором заглушить общее огорчение. Но Поля только махнула рукой.

И тогда нашел решение Грин.

– Смотрите! Можно сделать прожектор! И пускать им по елочным веткам зайчиков, будет как салют! И получится, что шар не погиб!

В самом деле, внутренность половинки шара сияла, как рефлектор. Снаружи-то шар был желтый, а внутри – как чистейшая зеркальная амальгама. Словно отражатель фары сказочного автомобиля. Казалось, он просил: дайте мне света, и я оживу!

– А ведь правда… – улыбчивым шепотом откликнулся Май и благодарно посмотрел на Грина.

– Надо лампочку от фонарика, – деловито сказала Грета. – И батарейку. Найдется?