Деснин с усилием разодрал слепленные губы, хотел что-то сказать, но у него ничего не вышло. Скипидарыч подал ему ковшик с водой. Деснин машинально сделал несколько судорожных глотков. Сознание медленно вползало в мозг, захватывая всё новые и новые территории. Он с трудом вспоминал, где он и что с ним, и кто этот неумолкающий мужичок.
— С армии у меня еще это, — наконец проговорил Деснин, — Раньше зарубало время от времени, а теперь очень сильно надо постараться, чтобы у меня перемкнуло.
Он поморщился, приложив руку к голове, затем попросил:
— Закурить дай.
Скипидарыч протянул пачку «Примы». Деснин с трудом присел на кровати, закурил.
— О, моя любимая! — встрепенулся Скипидарыч, услышав едва различимую сквозь помехи мелодию, которая доносилась из добитого приемничка. Он схватил аппарат и пару раз шмякнул им об стол. Что-то хрустнуло, и из динамика захрипел Высоцкий:
Высоцкий запнулся на полуслове. Скипидарыч пару раз треснул по приемничку, но тщетно.
— Тьфу ты, едрень фень! Ну и ладно, — оставил он приемник в покое. — Слыхал, Коля? Прямо как про тебя песня-то. Ой, Коля, отстал ты от жизни, не знаешь, что у нас здесь творится. Черти что творится. Ты хоть знаешь, что произошло, пока ты, так сказать, отсутствовал?
— Ну, слышал, демократия победила, коммунизм рухнул, реформы всякие и… — вяло пробормотал Деснин. Ему было совсем не до этого.
— Во-во-во, — перебил его Скипидарыч, — реформы. Только улицы переименовали, да памятники посносили — вот и все реформы. А еще демократия эта, «глас народа«…Между прочим, глас народа и Христа распял — поговорка такая есть. Да ладно, хрен с ним, с демократией. Кабы одна эта напасть — мы бы с нею справились. Так у нас, Коля, тепереча капитализм — сечешь, в чем дело-то? Эта самая демократия с капитализмом — не разлей вода. Да еще либерализм чертов — сиречь вседозволенность по Достоевскому, а по нынешнему — беспредел. Эта напасть похуже будет коммунизма с фашизмом, едрень фень. Как кто-то сказал: «Во всяком цивилизованном государстве богатство священно; в демократических государствах священно только оно». А богатство-то всё это от дьявола. Прально говорят: богатому черти деньги куют. Ох, злато, злато! Сколь из-за тебя зла-то! Но ничего, скоро Бог покарает богатых за то, что они заняли место Бога!
С каждым словом Скипидарыч распалялся все больше и больше. Видно было, что он наконец-то нашел слушателя и желал высказать все накопившееся во что бы то ни стало, тем более знал, что собеседник у него молчаливый и вряд ли перебьет:
— Доллар — вот духовная сущность всего нынешнего общества. Всюду деньги, накопительство, торгашество. Над всем теперь один знак, — Скипидарыч нарисовал в воздухе латинскую «S», — над законами, политикой, совестью. И у всех одна цель — как бы друг друга наколоть. Человек человеку волк. Думай о себе, о других забудь — вот девиз, едрень фень. Какая уж тут братская любовь. Христос со своей проповедью не вписывается в нынешнее время, потому что «капиталистическая система есть самая антихристианская». Не мною сказано, но сечешь, Коля, сечешь, в чем дело-то? Антихристианская. Вот где корень зла. Апокалипсис идет вовсю! И имя антихриста — Капитал. Почти все народы уже поклонились ему, как и было обещано: «И поклонятся ему все живущие на земле, чьи имена не написаны в книге жизни». Капитал скупает души в обмен на материальные блага. Все продались Капиталу, едрень фень! Все, все! Дьявол, пойми, Коля, не есть что-то эфемерное и абстрактное. Он совершенно реален и неутомимо действует среди нас. А имя ему — Капитал. Ты знаешь символ мамоны какой? 666 — сумма налога евреев с покоренных народов, при Соломоне еще. Так что число Зверя — это число мамоны, капитала, а значит он и есть Зверь. Вот так-то. К чему я все это? Да к тому, что где деньги — веры нет. «Никто не будет чувствовать уважения к седине старца, а красоту юношескую никто не будет жалеть. Это проклятое время настоятельно требует суда Божия»…
— Ладно, хватит мозги полоскать. К чему все это? — оборвал речь Скипидарыча Деснин и попытался встать. Но вдруг всё поплыло перед глазами. Повсюду мелькали разноцветные пятна, кружочки, чёрточки, загогулинки. Голова раскалывалась. Деснин обхватил ее руками и, скорчившись, бухнулся на кровать. Скипидарыч замолк и пододвинул к кровати табуретку, на которой стояло ведро холодной воды.
— Окуни голову-то — полегчает.