Ампутация Души

— Деньги пахнут адом! — собрав последние силы, громко и четко проговорил Никодим. Это были последние, осознанно произнесенные им слова.

В этот момент Авдотья с ухватом в руках накинулась на Пафнутия:

— Уйди, уйди, окаянный! Не видишь что ли — плохо ему.

Поп поднялся и, выходя, добавил:

— Мы — новое поколение. Нам править. А вы своё отжили. Так не путайтесь под ногами!

*****

Скипидарыч тяжело дышал и совсем почти сполз на землю.

— Коля, ты понимаешь, что всё это значит?

Деснин сидел, уставившись в пустоту, и молчал.

— Вот и я понял. Всё подтвердилось. Ну я и пошёл прямо в церковь к Пафнутию.

Пришёл, значит, и говорю ему прямо: страшные, мол, вещи я знаю. А он: ну так исповедуйся, облегчи душу, покайся. Хм! Было б перед кем каяться! Заявил я ему прямо в лоб: ты, сволочь, Никодима угробил!

— Дурак ты, Скипидарыч, — Деснин, казалось, наконец-то вышел из оцепенения. — Он же тебя и убрать мог. Ты же свидетель, понимаешь… Слушай, а ты говорил Пафнутию о Мокром?

— Да, и о тебе сболтнул, что повез жалобу…

— Все ясно. Это он меня Аббату и сдал.

— Так выходит. А вот тебе сейчас будет и еще одна улика, — Скипидарыч протянул школьную тетрадку. — Здесь все про Пафнутия, я давно записываю, уж покойнику-то поверят.

— Какому покойнику? — не понял Деснин.

— А ты думаешь, чего я прямо посреди дороги уселся? Уж какой бы пьяный ни был, а хоть в кусты бы, да уполз. Холодно…

— Э, эй, Скипидарыч, ты чего несёшь?

Вместо ответа Скипидарыч отвёл руку от живота, показывая кровавое пятно на рубашке. Затем захрипел и повалился набок.

— Скипидарыч! Скипидарыч! — кричал Деснин, тряся того. — Скипидарыч! Ты чего?!

— Помираю я, Коля, вот чего, — угасающим голосом произнес Скипидарыч. — Как Никодим, все через Аббата твоего. Этот… Сначала про переход что-то пробормотал, а потом саданул ножом. Они и тебя…

Скипидарыч не успел договорить. Вязкая пена выступила на его губах, глаза остекленели, дыхание замерло.

Скипидарыч был мёртв.

Спустя какое-то время Деснин сам не свой брёл по дороге в церковь.

— Коля! — вдруг услышал он сзади знакомый голос, но так и не обернулся на него.

— Да стой же ты! Это ж я! — снова звал голос, но Деснин продолжал идти не оборачиваясь.

— Я уж целый день тебя ищу. Утром ещё приехала. Чего же ты? Обещал на денёк, а сам… Запил, что ли? Так и знала, — Юлька (а это была она) настигала Деснина.

— Коль, поедем отсюда. Поезд через полчаса. Поедем. Ведь ты ж обещал.

Деснин продолжал идти. На всякий случай он засунул руки в карманы, чтобы сдержаться. Он знал, что Юлька просто так не отстанет.

— Да что ж это с тобой, в конце-то концов! — Юлька перегородила Деснину дорогу.

— Уйди. Убью, — прошипел Деснин, стараясь не смотреть на Юльку.

— Не пущу! — не отходила та.

Тогда Деснин схватил её и отшвырнул в придорожные кусты. Юлька больно ударилась спиной о камень. Вся исцарапанная, она выбралась из кустов и в последний раз прокричала вдогонку:

— Коля!

Деснин не обернулся. Он все ускорял и ускорял шаг, словно хотел убежать от кого-то.

Церковные ворота были открыты. Деснин вихрем ворвался в них. Посреди зала, между четырех гробов с жертвами позавчерашней деревенской бойни, стоял Пафнутий.

— А, вот и наш народный мститель явился, — наигранно произнёс поп. — Наслышан, наслышан. Обещали мне, что ты явишься «яко карающая десница Божия». «Мне отмщение и Аз воздам», так, кажется. А мы тут тебя с товарищами, — поп указал взглядом на четверых ментов, что стояли в стороне, — давно уже поджидаем. Ты, должно быть, знаешь, что сегодня здесь, в храме Господнем, нашли два трупа, — указал он рукой на обведенные мелом силуэты сатанистов и следы крови. — И пальчики твои повсюду…

Менты подошли к Деснину и уже заламывали ему руки, когда поп остановил их:

— Постойте-ка. Мы же всё-таки в храме Господнем. Здесь недозволительно насилие творить. Надо быть терпимее к человеку, пусть он и преступник. Милость Божия безгранична. Может этот смертоубийца напоследок покаяться хочет? Нельзя лишить человека этой возможности, покуда он в храме. Оставьте нас ненадолго.

Менты, не ожидавшие подобной патетики, в замешательстве удалились в притвор.

— Покайся, грешник! — грозно произнёс Пафнутий. — У тебя не будет иной возможности!

Если бы не это жалкое тщеславие, если бы не эта уродливая карикатура на Никодима, омерзительная пародия на него, — Деснин, может быть, еще и сдержал свой неистовый порыв, но самоуверенный поп сам подписал себе смертный приговор. Однако Деснин медлил. Знакомый рёв стоял в его голове. И этот рёв рвал и терзал кровоточащую рану. Но было что-то приятное, даже сладострастное в этом страдании.

Тем временем Пафнутий, проследив, что менты вышли, заговорил приглушенным голосом: