Амрита

–　Знаешь, какая церемония длинная. Пока до еды дело дойдет…

–　Раз так, тебе действительно лучше поесть перед уходом. Я, наверное, тоже чего-нибудь съем.

–　Вот и чудненько.

Микико достала из холодильника пластиковую посудину и поставила ее в микроволновку разогреваться.

При виде женщины, которая хлопочет на кухне, меня всегда охватывает чувство беспокойства. Как будто я вот-вот вспомню что-то очень грустное. Сердце сжимается в преддверии этого воспоминания, потому что я знаю, что это воспоминание каким-то образом связано со смертью… и с рождением…

–　Ты уже слышала про убийство?　– вдруг спросила Микико.

Она стояла ко мне спиной, и я не видела ее лица. Ее вопрос напугал меня. Я запаниковала:

–　Убийство? Какое еще убийство?!

–　Вчера в нашем районе произошло убийство, все только об этом и говорят.　– С этими словами Микико поставила на огонь кастрюлю с супом. Ее слова прозвучали настолько неестественно, что на секунду мне показалось, будто я вижу какой-то дурной сон.

–　Когда я вчера с работы вернулась, все уже спали. Откуда мне знать?

–　Миямото из углового дома, помнишь ее? Убила вчера своего ухажера,　– сказала Микико.

–　Не может быть!

Я прекрасно помнила Миямото. Мы с ней довольно часто сталкивались на улице. Ничем не примечательная женщина, хотя довольно красивая. Когда я с ней здоровалась; она в ответ обычно улыбалась и тоже здоровалась. Она неизменно была одета в синий свитер с двумя белыми полосами на рукавах. Этот свитер почему-то всегда напоминал мне татуировку, которой отмечали преступников в эпоху Эдо.

–　Зачем же она его убила?

Микико села рядом и, облокотившись на стол, сказала:

–　У нее было психическое расстройство. Невроз. А парень, с которым она гуляла, завел разговор о том, что хочет расстаться, вот она и накинулась на него с ножом. Знаешь, у нее несколько лет назад отец умер. Он, кажется, был главой общественного комитета в нашем районе или что-то такое. После его смерти Миямото жила вдвоем с матерью. Как-то раз она даже пыталась покончить жизнь самоубийством, резала себе вены, но ее мать в тот день вернулась домой немного раньше обычного…

–　Откуда ты все это знаешь? Прямо как журналист криминальной хроники!　– я едва не засмеялась.

–　Мне твоя мама рассказала,　– ответила Микико.

–　Кто бы сомневался.

Мама обожала такие истории.

Микроволновка запищала. Снимая горячую пластиковую крышку с посудины, в которой лежала свинина под кисло – сладким соусом, я спросила у Микико:

–　А сколько лет было этому парню?　– и сама себе удивилась – зачем я это спрашиваю. Но ответ достиг моих ушей прежде, чем я успела понять причину собственного интереса.

–　Двадцать один год. А ей, между прочим, сорок.

–　Ужасная история!

В полном молчании мы принялись за еду. Я думала о жизни Миямото. Пыталась поставить себя на ее место, увидеть мир ее глазами. Должно быть, она воспринимала жизнь не так оптимистично, как я. И наш район виделся ей совсем по-другому.

–　Я давно ее не встречала,　– прервала молчание Микико.

–　Ты, наверное, не знаешь,　– сказала я,　– но когда-то она считалась первой красавицей в районе.

–　А потом, выходит, что-то не сошлось…

–　Жизнь сложная штука.

Если вдуматься, то Миямото была и навсегда останется для меня «большой красивой соседской девочкой». Ребенком я часто видела, как она шла по улице со своим отцом. Он крепко держал ее за руку. Мой отец к тому времени уже умер, и я часто думала о том, что, если бы он был жив, мы бы тоже шли с ним вот так по улице, и он бы держал меня за руку. Крепко – крепко.

Но единственное воспоминание, которое осталось у меня об отце,　– его подбородок. Маленькая, я смотрела на отца снизу вверх, видела его подбородок и не знала, что очень скоро он уйдет из этого мира. Как не знала я, впрочем, и о том, что случится с бедной Миямото.

Все это было так странно.

Микико неожиданно сменила тему:

–　Слушай, такой дождь… Прямо как в детстве. Правда?

–　Ага.　– Я кивнула.

Микико очень точно угадала мое настроение. И действительно, ведь были времена, когда дождь не вызывал во мне ненависти. Когда он приносил свежесть, и я с радостью взирала на обновленный потоками воды мир.

–　Я так скучаю по детству…　– сказала Микико.

И образ, который эти слова вызвали во мне, оказался настолько ослепительным, что мне захотелось зажмуриться.

–　Сакуми? Это ты? Слушай, ты так изменилась!

–　Что, честно?

–　Да, я пока не присмотрелась повнимательнее, вообще тебя не узнала.

–　А я приняла тебя за родственницу со стороны жениха.

Я стояла в сияющем банкетном зале среди молодых набеленных женщин в красивых платьях, слушала их болтовню и не понимала, что происходит.

Они казались ангелами и говорили мне то, чего нельзя не сказать и за что нужно быть благодарной.

–　Неужели я настолько изменилась?　– спросила я, и ангелы в ответ закивали прелестными головками.

–　Ну, сказали бы, что похорошела. Что ж вы все киваете?　– шутливо пожурила я их, и они поспешно начали оправдываться:

–　Дело не в том, что ты похорошела.

–　Ты просто стала какой-то другой.

–　У тебя аура изменилась.

–　Да ну?!　– сказала я и демонстративно замолчала.