Амрита

Сасэко тихо сидела рядом с мужем. Я подумала, что, наверное, она слышала этот рассказ раз сто, не меньше. Однако никакого раздражения по этому поводу она не высказывала. Впрочем, судя по всему, особого восхищения она тоже не испытывала. Просто сидела, подперев щеки руками. В вечерних сумерках она выглядела невероятно красивой. Светлая и мягкая, как богиня милосердия Каннон. Это было такое потрясающее зрелище, что я почувствовала, что сейчас растаю.

Глаза Сасэко таинственно светились, отражая пламя свечи, горевшей на нашем столе. Я никогда ни у кого не видела таких глаз. Хотя нет… Один раз я все-таки видела что-то похожее. С таким же ярким блеском в глазах смотрела на своих только что родившихся котят моя кошка. Вся перепачканная в крови, усталая, гордая за себя и за своих детенышей – олицетворение материнского подвига… Позже этот блеск совершенно исчез из ее глаз.

– Слушай, ты мне раньше никогда о своей семье не рассказывал, – произнес Рюичиро, глядя на Кодзуми. – Я ведь ничего толком о тебе не знаю. Почему-то мне всегда казалось, что ты родился на Сайпане, – он улыбнулся.

– Нет. Я родился в Японии. В маленькой рыбацкой деревушке в префектуре Сидзуока. Мои родители были дальними родственниками. По крайней мере, у них были какие-то общие предки. Мои братья и сестры были совершенно обычными детьми. Только я родился не таким, как все.

Джаз-команда ушла на перерыв, и гул голосов вокруг нас смешался с рокотом волн. Казалось, у всех вокруг было отличное настроение. Голоса звучали громко и радостно. Океан был прекрасен – он тихо плескался неподалеку, мягко утыкаясь в белый песок.

– Наша семья была хоть и счастливой, но самой обычной семьей – такую можно встретить где угодно. Папа – рыбак. Он был худой и загорелый до черноты. Мама – простая деревенская тетушка довольно внушительных размеров. В них не было ничего особенного, не считая того, что оба они были прекрасными людьми. В деревне их любили и уважали.

Кроме меня в семье было еще четверо детей. Двое старших – брат и сестра – и двое младших братьев. Я – ровно по серединке. В детстве мы спали впятером в одной комнате, прямо на полу. Мы всегда пихались, смеялись, щекотали друг друга и подолгу не могли заснуть. Если мы слишком шумели, мама прикрикивала на нас, и тогда мы затихали.

Каждый день нес с собой что-то новое. Жизнь была такой прекрасной и радостной. По-настоящему радостной. После ужина мы помогали убирать со стола – это было так здорово! Мы кидались плошками, смеялись до слез, и иногда, полностью отдавшись этому безудержному веселью, я даже забывал, кто я, где я и что со мной происходит.

Брат и сестра были заметно старше нас, троих младших. Можно сказать, что меня и двух младших братьев воспитывали именно они. Это было счастливое время. Мы действительно были счастливы. И никто никогда не смеялся надо мной из-за того, что я не такой, как все.

Но я все равно знал, что я другой. Иногда во сне я предвидел будущее. Я не знаю, почему из всех нас только я обладал этой способностью. Я умел предсказывать погоду, заранее знал свои оценки на экзамене, предчувствовал несчастные случаи, которые еще не произошли. И еще я знал одну страшную вещь – я боялся ее больше всего на свете и ни с кем, ни с кем не мог поделиться своим знанием.

Вечером мы, одетые в пижамы, долго и шумно возились на своих матрасиках, пока в коридоре, в конце концов, не раздавались тяжелые мамины шаги. Я быстро залезал под одеяло и лежал там, затаив дыхание. В комнате обычно горел ночник, который почти не давал света. Было темно. Мама открывала дверь и с порога кричала: «Ну-ка быстро спать!» Когда она уходила, мы начинали сдавленно хихикать и шептаться, но уже не шумели. Постепенно мы засыпали. Еще один день был позади, и во сне мы шли навстречу новому дню.

Но иногда, может раз или два в году, я неожиданно просыпался посреди ночи и лежал в темноте, с открытыми глазами, умирая от страха.

Меня включали, словно лампочку. И каждый раз повторялось одно и то же – воздух вокруг наполнялся непонятно откуда взявшимся густым запахом серы. В первые разы я думал, что, может быть, это напукал кто-то из моих братьев. Но потом понял, что этот запах не имеет ничего общего с обычными детскими запахами, да и вообще с настоящими запахами. Он был иллюзией, он рождался где-то в глубине моего мозга, моего сознания. Избавиться от него было абсолютно невозможно. Я смотрел на моих спящих братьев, на мою любимую сестру – они были едва видны в слабом свете ночника. Прислушивался к их мерному дыханию. Мне вдруг начинало казаться, что все они умерли. Что это трупы лежат, разметавшись по полу, раскинув в стороны маленькие руки и ноги. Но потом наваждение проходило.