Амстердам

– Вы меня знаете, – ответил он и подмигнул. Как только они вышли, он взял трубку и стал набирать номер Клайва, но в это время за дверью послышался шум. Дверь распахнули ногой, вбежала женщина и по пятам за ней – Джин, закатив глаза, чтобы видно было начальнику. Женщина стояла перед его столом и плакала. В руке у нее было скомканное письмо. Это была малограмотная литсотрудница. Понять, что она говорит, было трудно, но одну повторяющуюся фразу Вернон разобрал.

– Вы сказали, что не сдадите меня. Вы обещали!

Он еще не знал этого, но несколько секунд, предшествовавших ее появлению, были последними, когда он оставался наедине с собой, – вплоть до самого ухода в половине десятого вечера.

3

Молли не раз говорила, что больше всего ей нравится в доме Клайва то, что он так долго в нем прожил. В 1970 году, когда большинство его сверстников снимали комнаты и до покупки первых сырых квартир в цокольных этажах им оставалось еще несколько лет, Клайв получил в наследство от богатого бездетного дяди гигантскую оштукатуренную виллу с двухэтажной художественной мастерской на третьем и четвертом этажах, чьи громадные сводчатые окна глядели на север, на чащу островерхих крыш. В духе времени и по молодости лет – ему был двадцать один год – он покрасил дом снаружи в пурпурный цвет, а внутренность заполнил друзьями, по большей части музыкантами. Через дом прошли кое-какие знаменитости. Тут прожили неделю Джон Леннон и Йоко Оно. Джимми Хендрикс провел ночь и, по-видимому, был виновником пожара, уничтожившего перила. К концу десятилетия дом стал успокаиваться. Друзья еще останавливались здесь, но только на ночь-другую, и на полу никто не спал. Дом снова окрасили в кремовый цвет, Вернон обитал в нем год, Молли прожила лето, рояль подняли в мастерскую, построили полки, поверх вытертых ковров постелили новые восточные, привезли викторианскую мебель. Кроме нескольких старых матрасов, почти ничего не выбрасывалось – это, наверно, и нравилось Молли, ибо дом был историей взрослой жизни, меняющихся вкусов, угасавших страстей, растущего богатства. Первые ножи и вилки из «Вулвортса»[15] соседствовали в кухонном ящике с антикварным серебром. Холсты английских и датских импрессионистов висели рядом с выцветшими афишами ранних триумфов Клайва и знаменитых рок-концертов – «Битлз» на стадионе Шиа,[16] Боба Дилана на острове Уайт, «Роллинг стоунз» в Алтамонте. Некоторые афиши стоили дороже картин.

В начале 80-х годов это был дом довольно молодого богатого композитора – к тому времени Клайв успел написать музыку для знаменитого фильма Дейва Спилера «Рождество на Луне», и уже некая величавость – так казалось Клайву в счастливые минуты – нисходила с высоких сумрачных потолков на громадные ухабистые диваны и прочую мебель – не вполне антиквариат и не вполне рухлядь, – купленную на Лотс-Роуд. Дух серьезности упрочился, когда за поддержание порядка взялась энергичная экономка. Не вполне рухлядь была отчищена и отполирована и приняла вид антикварной. Съехал последний из постояльцев, и в доме установилась рабочая тишина. За несколько лет Клайв промчался сквозь два бездетных брака без особых повреждений. Три женщины, которых он близко знал, жили за границей. Нынешняя, Сюзи Марселлан, была в Нью-Йорке и приезжала всякий раз ненадолго. Годы и успехи сузили его жизнь и сфокусировали на высшей цели; затворником он еще не стал, но от общения с людьми уклонялся. Журналисты и фотографы больше не приглашались, и давно прошли те дни, когда Клайв урывками, между друзьями, любовницами и приемами неожиданно сочинял какое-нибудь дерзкое вступление или целую песню. Дом перестал быть открытым.

Но Вернон по-прежнему посещал его с удовольствием: здесь он когда-то взрослел, и у него сохранились только приятные воспоминания о подругах, веселых шумных вечерах с разнообразными наркотиками и работе ночами напролет в уединенной спаленке. В эпоху пишущих машинок и копирки. Даже теперь, выйдя из такси и поднимаясь по лестнице, он вновь испытывал, пусть и без прежней остроты, то чувство, которое совсем не посещало его в последние годы: предвкушение встречи с неожиданным.

Когда Клайв открыл дверь, Вернон не увидел никаких явных признаков беды или кризиса. Друзья обнялись в прихожей.

– В холодильнике есть шампанское.

Клайв взял бутылку и два бокала, и Вернон стал подниматься вслед за ним по лестнице. Все в доме дышало нелюдимостью, и Вернон предположил, что хозяин уже дня два не выходит на улицу. В спальне за полуоткрытой дверью – кавардак. Во время напряженной работы Клайв иногда просил экономку не приходить. Вид студии подтвердил впечатления гостя. На полу валялись листки рукописи; грязные тарелки, фужеры и чашки окружали рояль, клавиатуру и большой компьютер, на котором Клайв иногда делал оркестровки. Воздух был спертый и влажный, словно много раз прошел через легкие.

– Извини за беспорядок.

Вдвоем они разгрузили кресла от книг и бумаг, уселись с шампанским и начали с необязательной болтовни. Клайв рассказал о своей встрече с Гармони на похоронах.