Амулет

Это рыцарское изречение не свидетельствовало о жизнерадостности, а неестественно блаженный тон, которым мальчик произнес свои слова, произвел тяжелое впечатление на добрую графиню. С подавленным вздохом она показала, что понимает страдания мальчика, у которого так мучительно сложилась жизнь.

— Погуляйте немного с Мирабеллой, Жюльен, — сказала она, — отойдите вперед, туда, к пальмам, не слишком близко, потому что мне нужно поговорить с Фагоном, и не слишком далеко, чтобы я могла вас видеть.

— Как красиво они идут, — прошептала старуха вслед уходящим. — Адам и Ева. Не смейся, Фагон. Они шествуют точно в раю. К тому же они невинны, потому что у обоих юные годы были полны страданий, что позволяет им испытывать чувство чистой любви без ее терний. Мне даже не бросается в глаза, что девушка немного старше и выше юноши, хотя обыкновенно мне это не нравится. Если не они созданы друг для друга, то кто же еще?.. С этой девушкой вышла очень смешная история, Фагон. Я видела, как ты был ошеломлен, когда милое дитя обратилось к тебе с такой безвкусной речью. Моя сестра виконтесса, помяни Господи ее душу, была жеманницей, которая запоздала с появлением на свет на пятьдесят лет. Она воспитывала свою девочку в Дижоне, где муж ее был председателем парламента, а она сама управляла «поэтическим садом», где в моде было красноречие в стиле покойной девицы Скюдери. Она сумела основательно испортить вкус бедному послушному ребенку. Держу пари, — она указала костылем на парочку, — держу пари, что она сейчас совершенно непринужденно беседует с мальчиком, потому что у нее простая душа и целомудренная натура. Воздух, который она выдыхает, чище того, который она вдыхает. Но если она отправляется со мной в большое общество и оказывается за столом рядом с каким-нибудь крупным зверем, вроде архиепископа или герцога, тогда ее охватывает смертельный страх, что она покажется пустой и ничтожной, и вот из страха она закутывает себя во всякое фразистое тряпье и от этого кажется в нашей среде, где все говорят ясно и коротко, как раз именно такой, какой боится показаться, — комичной. Прямо беда, и мне придется немало потрудиться, прежде чем я внушу ей правильные понятия. А этот глупец Жюльен еще поддерживает ее! Ох! — вздохнула графиня.

Ей трудно было ходить, опираясь на костыль, и она грузно опустилась на каменную скамейку в беседке, украшенной миртами и лаврами, где стоит ваш бюст, государь.

— Кстати, Фагон, о юноше, — снова начала она, — ты должен немедленно забрать его со школьной скамьи. Это было возмутительно, понимаешь, возмутительно, когда я застала его там среди мальчиков. Педант маршал будет его держать у иезуитов, пока он не заплесневеет, чтобы он только окончил курс! Ты подумай, Фагон: у иезуитов! Я осторожно завела об этом разговор с отцом Амиелем. Сделала комплимент его мимике. Он тщеславный, но добрый человек. Он пожалел Жюльена и заметил, хотя очень осторожно, но все же достаточно ясно, что мальчику плохо у отцов иезуитов. Они, как он сказал, конечно, прекрасные люди, но несколько самолюбивы, и их нельзя дразнить, а маршал перешел им дорогу. Новый начальник, по словам Амиеля, не любит шуток, когда дело касается чести ордена, и мальчику, по его словам, приходится отвечать за грехи отца. Потом он сам испугался своей откровенности, стал озираться вокруг и попросил меня молчать.

Я забрала с собой мальчиков: Гонтрана, нашего Жюльена, у которого была с ним какая-то общая тайна, и еще третьего приятеля — Виктора Аржансона. Этого уже для моего собственного развлечения, потому что у него очень задорный, веселый характер. В тот вечер он особенно неистовствовал. Вместе с Гонтраном они совсем затравили Мирабеллу, которую я еще днем ругала за невероятно длинную фразу. «Прекрасно сказано, мадемуазель Мираболлант, — издевались они, — но все-таки еще недостаточно красиво! Еще немного напыщеннее!» И так без конца. Жюльен защищал девушку по мере сил, но этим вызывал только еще более громкий смех. Вдруг обиженная залилась слезами. Тогда я выгнала мальчишек в большой зал и начала с ними играть в мяч, а через некоторое время, когда я пошла искать Жюльена и Мирабеллу, я нашла их в саду, где они сидели на укромной скамеечке. Они покраснели при моем появлении.

Так смотри же, Фагон, я считаю Жюльена теперь своим приемышем, и если ты его не освободишь от отцов иезуитов и не создашь ему достойных условий жизни, то — клянусь честью! — я отправлюсь на этих костылях в Версаль и, несмотря на свои морщины, доберусь со своим ходатайством до него! — И она указала, государь, на твой бюст, украшенный лавровым венком.