Амулет колдуна

«Ну что, Кешка, будем укладываться, сам слышал, что сказала Тана. Все же я рад, что нам не придется искать этого отшельника одним, на тебя полагаться нельзя, вон ты даже безобидного Брыся испугался, да и я в этой местности еще не освоился» — с этими мыслями Павел последовал примеру Татины и положил буйную головушку на мешок, закрылись ехидные глаза.

Ну, Павел Семенович, не ожидал я от тебя такого ехидства, ничего — при случае напомню, как над бедным котом издеваться. Однако, не оставалось ничего другого, кроме как задремать, лелея мечту о возвращении домой, в свой двор, к своим родным и таким любимым просторам.

Утром какая-то обалдевшая пичуга разбудила нас своим посвистыванием, хотя посвистыванием можно назвать с большой натяжкой — скорее это рев потревоженной автомобильной сигнализации, резкий, пронзительный, пробирающий до глубины души. Видимо, чтобы нам было лучше её слышно, желтая птичка с розовым хохолком подобралась почти вплотную и распевала от всего маленького сердца. Почти — это не такое уж и маленькое расстояние, потому что когда я метнулся к ней, чтобы отключить непрошеный будильник, не хватило буквально волоска для ее поимки, суда и немедленного наказания.

Маленькая, но очень громкая певунья с писком упорхнула от моих ласковых объятий и, отлетев подальше, вновь принялась за старое, но более надрывно и душевно. Результатом ее потуг явилось пробуждение остальной живности, которая пронзительными криками начала выражать недовольство моим отношением к представительнице местной фауны. Нажаловавшись вволю, громкоголосая пичуга покинула наше общество, улетев куда-то вглубь леса.

Когда Павел, наконец окончательно продрал глаза, то казалось, что кругом орет все, начиная от головешек потухшего костра и заканчивая призрачным Брысем, который так и не сдвинулся с места и все так же бесстрастно взирал на нас. Татина же, не обращая никакого внимания на окружающий шум, преспокойно умывалась, плескала из фляжки себе на ладонь.

— Доброе утро, Тана — пробормотал Павел, — ничего себе у вас тут петухи поют, так и кондрашку недолго схватить.

— Доброе утро, а что это за зверь такой «кондрашка»? — поинтересовалась Татина, неспешно выкладывая хлеб и мясо.

— Так у нас говорят, когда очень пугаются и сердце может от испуга остановиться. Я сперва подумал, что проснулся дома и у соседей опять колесо с машины сперли, так похожи показались вопли, — наблюдая за священнодействием приготовления нехитрой трапезы, сказал Павел.

«Ага, ты еще больше бы удивился, когда б увидел, кто эти звуки издавал. Пичуга величиной с воробья не может так истошно орать, если она конечно не природная аномалия» — передал я Павлу свои соображения. Тот не мог удержаться, чтобы не спросить у Таны разъяснения моим словам.

— У нас эту птицу называют ревун, маленькое создание не может ничем защититься, вот природа и одарила ее таким голосищем. Нападающих парализует чудовищным ревом, а она в это время исчезает. Услышать ревуна хороший знак, к удаче. Давай садись, перекусим и в дальнейший путь, неизвестно, сколько у нас еще времени осталось, — сказала Тана и вцепилась крепкими зубами в вяленое мясо.

Павел не отставал от нее в уплетании харчей, да и я не миндальничал и, зацепив солидный кусок, принялся насыщаться. Птицы, поняв, что дальнейшая истерика не принесет никакого эффекта, постепенно смолкали и отвлекались на свои дела. Солнце, медленно и нехотя высунулось из-за горизонта, и в задумчивости размышляло — идти на обычный обход или позвать тучи на помощь и взять на сегодня отгул. Потом флегматично рассудив, что раз все равно уже встало, и уснуть не удастся, отправилось на опостылевшую работу.

Наше чавканье затихло в унисон с громкоголосым пением птиц, и мы тоже принялись собираться в дорогу, то есть Тана засунула в мешок остатки пищи, а Павел упаковал в мешок вашего покорного слугу. Приторочив похудевшие мешки у седел, оба седока лихо оседлали скакунов, причем отчетливо послышалось, как скрипнули Пашкины зубы. Но виду он не подал, а терпеливо направил Бегунка следом за лошадью Таны.

Мы въехали в лес, такой пугающий ночью, и такой светлый и дышащий жизнью днем. Брысь нас проводил красными глазами, но не двинулся с места, я ему даже помахал ухом на прощание, хороший все-таки парень, вроде нашего лешего. Если бы в нашем мире существовал такой, то проблема вырубки лесов не стояла так остро.

Утреннего будильника с хохолком нигде не видно, наверно затаился в ожидании благоприятного момента. Зато остальные его сородичи разливались, завершив птичьи дела и радуясь солнечному теплу. То и дело по кустам шуршали мелкие зверушки, дразнили охотничьи инстинкты. Я пару раз расправил и втянул обратно когти, представляя, как впиваюсь в жертву. Тропинка виляла между шершавых стволов и раскидистых кустов, то становилась едва видимой, то наоборот чуть ли не превращалась в тракт, где крупное зверье ходило на водопой. Воздух до такой степени насыщен запахами, что можно резать ножом, упаковывать и потом продавать — спрос был бы обалденный.