Амулет Паскаля

Я раздвигаю тяжелые двери и вхожу в так называемую столовую. Она — огромная. Все ее пространство занимает длинный стол. Такой длинный, что я не могу поздороваться с мсье Паскалем, который как маленький паучок сидит в торце, — он меня все равно не услышит! Он долго наблюдает за тем, как я иду, как развевается моя накидка. Он улыбается. Перед ним — чистая белая тарелка с крошечной горкой какой-то каши, тарелка такая большая, что на ней уместился бы двухгодовалый поросенок (то есть — почти что свинья!), и пустой хрустальный бокал на толстенной ножке. Вот с этого бокала и начинается моя работа!

Если бы я отсюда написала кому-то письмо (чего никогда не стану делать!) и сообщила, в чем заключается мой «тяжкий труд», бывшие знакомые решили бы, что письмо это отправлено из местного сумасшедшего дома!

Я подплываю к мсье Паскалю, бережно беру со стола графин с красным вином и лью вино в бокал. Оно такое густое, что льется долго. Что-то опять происходит со временем! Почти так же, как и когда я иду по лестнице. С той только разницей, что в первом случае — время идет вспять, а во втором — останавливается. У меня даже немеет правая рука, которой я держу графин. От хрусталя, который постепенно приобретает красный оттенок, по стенам скачут «зайчики».

Я лью вино лет сто. С меня можно лепить статую, назвав ее «Женщина, наливающая вино». Порой я подумываю о том, что стоило бы заказать себе именно такое надгробие. Но сделать уточнение: эта неизвестная женщина наливала вино лишь одному мужчине в мире — мсье Паскалю. Когда бокал наполнен, я ставлю графин на место и сажусь в соседнее кресло. Работа выполнена. Я могу положить локти на стол, скрестить ноги.

— Как спалось, госпожа Иголка? — спрашивает мсье Паскаль.

И мы улыбаемся друг другу.

2

Похоже, этот учтивый вопрос задается неспроста. По ночам в приоткрытую дверь я вижу разные чудеса. Например, мимо нее проходят серебристые звери, с трудом переливаясь, как ртуть. Среди них — единорог, верблюд, волк, большой баран, а потом снова — единорог. А однажды в щелку ткнулся мордой белый конь…

…Это все — из-за воздуха, утверждает мсье Паскаль. То есть здесь он особенный, насыщенный кислородом, и поэтому в мозгу происходят разные благоприятные для фантазий процессы. Возможно, поэтому и время здесь течет как-то странно. Хотя, я знаю, бывают такие дни, месяцы или даже годы, когда живешь в остановившемся времени. А потому следует знать, что по сравнению с другими временными измерениями эти дни или годы — всего лишь мгновения. И в эту мизерную частичку секунды не нужно совершать глупостей. Например, глотать небезопасные таблетки, или намыливать веревку, бежать к реке, сунув в карманы пальто по два кирпича, или стоять на перилах балкона, или открывать на кухне конфорки. Лучше подумать о… размазанных по асфальту мозгах, вываленном в петле языке и вообще о неэстетичной позе, которую можешь бессознательно принять. Бр-р-р…

Когда подумаешь о таком, сразу услышишь, как часики снова начинают тикать: тик-так, тик-так… Сначала кажется, что это скребется мышь или под обоями копошатся тараканы — это опять нагоняет тоску и навевает мысли об асфальте под окном. Но когда прислушаешься — понимаешь, что это пошло время… О! Тогда серебряные звери собираются под твоим окном, рыбы заплывают в твою реку, на конфорке в сковороде шипит отбивная с кровью, а на веревочке нежно шелестят китайские палочки из бамбука… Тик-так!

Время — удивительная вещь.

Если бы мы относились к нему серьезнее, могли бы избежать множества проблем. Если бы время было рекой, а мы относились к нему серьезнее и были легкими, как перышко, — не было бы ничего лучше, чем просто лечь на волны.

Если бы время было рекой, а мы относились к нему серьезнее и были легкими, как перышко, — мы бы не гребли, не размахивали руками, не боялись захлебнуться и не звали бы на помощь.

А плыли бы по течению. И оно обязательно вынесло бы нас туда, куда нужно. Например, в эту обитель…

…Так вот, мсье Паскаль говорит, что здесь, на окраине нашего города, — удивительный воздух. Из него можно выхватывать фантазии. По правде говоря, у меня их всегда было столько, что я вишу в этом воздухе, как кристаллик соли в перенасыщенном растворе. Помните этот опыт из уроков химии?

Мсье Паскаль об этом знает. Он это проверил довольно странным образом. Когда я с одним чемоданом в руках и тремя колечками в ухе приехала сюда (конечно же, была готова мыть, стирать, убирать), он завел меня в кухню, расположенную на нижнем этаже… Сказать, что это — кухня, значит не сказать ничего. Мне показалось, что это спортивный зал. Только вместо скамеек и матов по его периметру расположилась всякая утварь для стряпни, включая очаг для запекания туш, а на стенах висели медные сковороды и кастрюли разных конфигураций и размеров. Несколько столов посередине: один — для нарезки овощей, второй — для мяса, третий — для рыбы, четвертый — для теста, и еще один — для приготовления смесей. Так вот, на железном столе лежали опаленный вепрь, кролик, курица…