Амулет plus Любовь (СИ)

Наконец, нацеловавшись вволю со старшей, Марианна посмотрела на малышку… Как крепко спит, даже ничего не слышит… Марианна тронула Энни за толстенькую упругую щёчку и тут же отдёрнула руку, как обожжённая: щека была горячей. Уже двумя руками Марианна взяла малышку за обе щёчки и потормошила – Энни глянула на неё через щёлочки глаз, которые тут же опять закрылись.

«Оспа! – сразу поняла Марианна. – Но это ничего, она быстро поднимет малышку на ноги и не даст заболеть старшей!»

– Нора, иди на двор и посиди там. Энни заболела, – приказала Марианна.

Нора посмотрела на неё, – тихо и вопросительно, – и вышла.

Марианне надо было побыть одной. Она собиралась прибегнуть к старому бабушкиному способу и накормить малышку, а потом и старшую, своим грудным молоком, чтобы передать детям материнский иммунитет. Для этого ей надо сделать так, чтобы молоко в её груди появилось. Но это – пара пустяков, это умеют делать все женщины её народа.

Марианна начала быстро стаскивать платье, чтобы совершить старинный обряд. Раздевшись, она постелила платье себе под ноги и встала на него, чувствуя всем обнажённым телом прохладу каменного пола.

Закачалась, переваливаясь с ноги на ногу, как утица, зашептала тихонько, то ли рассказывая, то ли заговаривая. Слова вспоминались медленно, понемногу, и она старалась их не перепутать:

– Баю, баять, говорить… Ба-аяти, рассказывать… Лечить, загова-аривать… Исцелить, испра-авить, излечить, напра-авить… Маточное молоко льётся, струи-ится, течёт водицей…

Тут Марианна замерла, смолкнув. Она стояла с закрытыми глазами, понимая: в комнате у неё за спиной кто-то есть. Не открывая глаз и не оборачиваясь, почувствовала всей кожей: это её сердобольная соседка.

И тут же услышала соседкин растерянный голос:

– А я пришла проведать тебя, милая… Как ты тут?

– Энни заболела! – вскрикнула Марианна, сходя с платья и стараясь сейчас только, чтобы не появился хвост.

Она была в бешенстве. Так влипнуть! Она потеряла бдительность от волнения! Даже дверь не закрыла!.. Всё ещё не поворачиваясь, Марианна заметалась глазами, пытаясь отыскать какую-нибудь тряпку, чтобы прикрыться. Как назло, на глаза ничего не попадалось. Сердобольная соседка пришла к ней на помощь. Подхватив с пола платье Марианны, она стала напяливать его, стремясь поскорее прикрыть наготу «несчастной вдовы».

Марианна влезла в платье и только тогда обернулась. Соседка смотрела на неё жалостно и одновременно с подозрением, что-то выискивая на лице. Глядя куда-то ниже лица соседки отсутствующим взглядом, Марианна молчала. «А не притвориться ли мне пьяной?» – думала она. Когда соседка потянулась к ней носом, принюхиваясь, Марианна пустила к ней волну такого винного перегара, что соседку покривило. Зато подозрительность в её лице пропала, она смотрела уже скорее с сожалением.

– Эн-ни з-заболела, – повторила Марианна пьяным голосом и пошатнулась.

Соседка подхватила её под руку и повернулась к кровати, вглядываясь в лицо малышки испуганно:

– Уж не ветрянка ли? – выговорила она. – На Протоке несколько человек уже заболело.

– Нет! – пьяно, но твёрдо выговорила Марианна. – Это простуда. Энни ножки промочила…

– Да и полы у вас холодные, – забормотала соседка, начиная пятиться к двери. – Ну, я пойду.

Соседка рванула к выходу. Марианна закрыла за ней дверь и закончила обряд. Потом она дала Энни грудь и накормила старшую своим молоком, сцедив его в кружку. То, что её застала соседка в таком виде, было не страшно. Пусть думает, что несчастная вдова напилась от горя. Неприятно было другое – соседка видела заболевшую Энни. Теперь нельзя сделать так, чтобы Энни быстро поправилась, это будет заметно. Придётся малышке изображать из себя долго выздоравливающего ребёнка, а ей – заботливую мать, не отходящую от его кроватки.

А это сейчас так не вовремя: халат, оставшийся у капитана, терзал ей сердце.

****

Утром восьмого дня на стоянку англичан пришёл араб и спросил Бонтондо – знаменитого гадальщика на кофейной гуще.

Араб был великолепный – смуглый молодой мужчина с удивительно добрыми глазами в длинном арабском платье с расшитым оплечьем. Он принёс с собой увесистый мешочек с кофе и сам сварил в узкогорлом котелке-далле всем по чашке. Для себя он достал специальную чашку и блюдце из настоящего белого китайского фарфора.

Пока готовился кофе, все наслаждались неспешной беседой, а потом в тишине воздали должное тонкому напитку. С последним глотком араб покрутил свою чашку и перевернул её на блюдце движением к себе. И подал с поклоном блюдце с чашкой Бонтондо, подсев к нему поближе с мешочком кофейных зёрен.

Сначала араб напряжённо глядел, как Бонтондо, рассматривая чашку, водит глазами и морщит лоб, потом спросил, не выдержав:

– Скажи, уважаемый Бонтондо… Всё ли хорошо в моём великолепном доме?

– О, твой великолепный дом по-прежнему великолепен, – ответил Бонтондо, продолжая глубокомысленно крутить чашку перед глазами.

– А скажи, уважаемый Бонтондо… Всё ли в порядке с моей любимой кобылой? Она должна была принести потомство.

– О! Твоя кобыла ожеребилась, и у тебя появился маленький скакун.

– Хвала Аллаху!