Амулет (Потревоженное проклятие)

- Стой, С-степаныч! Успеешь! С-слушай дальше. С-самое главное. Коробку эту... ты её выкинь. В лесу з-закопай или в р-реке утопи, д-дома не храни. И з-запомни хорошо: не открывай! Ни в коем случае! П-пока ты её не от-ткрыл, т-тебе ничего н-не угрожает! Откроешь - умрешь! И ещё в-вот что: п-пакетом, т-тем, ч-что я н-ночью принес, и остальными шмотками рас-спряжайся к-как хочешь - эт-то п-подарок... М-маме с-скажи... С-скажи, что я п-прошу прощения з-за все... Все, Степаныч, п-прощай! Н-ни поминай л-лихом...

Он снова зашелся в кашле, глаза его закрылись. Вошла медсестра, глянула - и бросилась к моему другу, на ходу нажав кнопку вызова дежурного врача.

Я ещё час сидел в пропахшем лекарствами больничном коридоре, ожидая, когда Николеньке станет лучше. Приехал усталый капитан - он хотел допросить пострадавшего, но, узнав, что ему опять плохо, прицепился ко мне - что да как, не сказал ли Николенька чего нового. Потом он уехал, и буквально через десять минут в коридор вышел дежурный врач.

- Вы родственник? - спросил он меня, сдирая с рук резиновые перчатки.

- Друг детства... - растерянно ответил я, уже чувствуя, что он мне сейчас скажет.

- Вашего друга больше нет... Примите соболезнования... Если вам не трудно - пройдемте в мой кабинет, я хочу вам кое-что сказать...

В этот момент какие-то люди в белом выкатили в коридор накрытое простыней тело.

- Доктор! - язык еле ворочался у меня во рту: - Можно, я посмотрю... Прощусь...Попрощаюсь...

- Да, конечно... Потом я жду вас у себя...

Врач ушел, санитары остановили каталку, откинули простыню, и я увидел Николеньку: светлые волосы разметались по подушке, рот изломан замершим криком, а в открытых голубых глазах застыл ужас...

Кажется, мне стало плохо - в себя я пришел уже в кабинете дежурного врача. Нашатырка подобно пощечине привела меня в чувства.

- Вам лучше? - врач, довольно молодой человек в очках, наклонился, с тревогой заглянул мне в глаза.

- Да, спасибо... Извините.

- Вам не за что извиняться. Может быть, коньяку? Приводит в себя... он достал из сейфа ополовиненную бутылку "Слынчева бряга", налил мне в какую-то колбу, себе плеснул в пробку-стаканчик от графина. Мы молча выпили, закурили. У меня перед глазами все стояло лицо Николеньки, исковерканное ужасом.

- Вы знаете, что ваш друг умер от яда? - врач глубоко затянулся и посмотрел на меня поверх очков.

- Как... От какого яда?

- Хотел бы и я знать, от какого. Судя по признакам, что-то из группы природных нервно-паралитиков, сильный галлюциноген. Но классификации не поддается. Собственно, я просто хотел предупредить вас. Времена сейчас мутные. Клиенты наши иногда занимаются такими делами... Меньше знаешь крепче спишь. Просто от этого яда нет противоядия... Мы заменили ему всю кровь, очистили желудок и кишечник, ввели все применяемые в подобных случаях препараты. Это лишь продлило агонию. Держитесь подальше от смазанных подобной дрянью железок!

- Вы хотите сказать, что эти вилы, ну, которыми его ткнули, были отравлены? - в голове у меня все шло кругом, от коньяка или от пережитого...

- Это были не вилы. У вил зубья круглые, а тут было что-то плоское, заточенное... Вообщем, я вас предупредил. До свидания...

Я вышел из больничного холла в ночную темень, совершенно разбитый и растерянный. Всю дорогу до дома я пытался точно вспомнить, что говорил мне Николенька перед смертью. Позвонить матери, отправить письмо, выкинуть коробку... Остальное - подарок. Бред какой-то! У меня в голове не укладывалось, что Николеньки, веселого, живого, остроумного, который прочно занимал в моей памяти, в моей жизни свое, важное и влиятельное место, больше нет. Осталась дурацкая коробка, тетради, дискеты, а его - нет! Он умер в чужом городе, без родных, практически один, умер от яда, которым была смазана гигантская вилка! Кошмар какой-то! А я даже не спросил, есть ли у него девушка...

Практически на последнем поезде метро я доехал до своей станции, купил у круглосуточной палатки бутылку дешевого коньяка, дома выпил её в два приема, не раздеваясь, рухнул на кровать и спустя пять минут провалился в дурной пьяный сон...

* * *

Волей-неволей мне пришлось провожать Николеньку в последний путь, совершать все необходимые процедуры, везти тело друга домой, в наш родной город. Труднее всего было говорить с его матерью, маленькой, седой женщиной, которая на удивление стойко перенесла смерть сына. Я запомнил, что она сказала мне, когда я ещё из Москвы звонил ей с трагическим известием: "Я так и знала...".

Потом были похороны, небольшая группка родных и близких над глинистой могилой, хмурое осеннее небо, нудный, холодный дождь, слезы в глазах, хмельная грусть на поминках...

Словом, когда я через пять дней вернулся домой, шок от случившегося уже прошел, и пора было исполнить последнюю волю моего так нелепо погибшего друга.

* * *