Амулет (Потревоженное проклятие)

«Маскируется, гад!», — подумал я со злорадством: «Видать, все же прищучили!».

Паганель взял в руки паяльник, плюнул на жало — раздалось шипение, брызнули дымящиеся капли.

— Где груз, который вы привезли с Тобола? — сухо спросил Паганель, подтаскивая провод удлинителя и поднимая паяльник на уровень моей груди.

— Какой груз? — валял я ваньку, кряхтя от боли — запястья ломило, словно их выкручивали чудовищно сильные руки.

— Я повторяю свой вопрос! — загремел Паганель, вплотную подходя ко мне: — Где груз? И где Судаков?!

— Где-где — везде! Повсюду, то есть… — я ухмыльнулся, и тут же дикая боль пронзила все тело, в грудь как-будто воткнули раскаленную спицу, да собственно, так оно и было, только не спицу, а паяльник! Я заорал, забился головой о мокрые кирпичи, запахло паленым, но тут Паганель отвел паяльник в сторону, и я, сразу покрывшись потом от боли, повис на наручниках, исподлобья глядя на своего мучителя. Грудь болела неимоверно, ее жгло и стягивало, по-моему, на живот стекала струйка крови…

Пагнель с минуту разглядывал меня. Я собрался с силами и плюнул, целясь в голову, но не попал. Он отошел подальше, ехидно усмехнулся:

— Что, не сладко? Где сокровища кургана? Я знаю, что вы вместе с этим придурком, водителем, выгрузили их у тебя дома! Куда ты дел их потом?

«Ага! Значит Борис все же не просто сиднем сидел!», — обрадовался я: «По крайней мере, все вывез — хоть этому шакалу не достанется, и то хорошо!».

А вслух сказал:

— Пошел ты, мразь…

Ответом была новая вспышка боли — на этот раз правее и гораздо сильнее первой. Я корчился, извивался, кричал, видя перед собой только искаженное гримасой мстительной злобы лицо Паганеля.

Наверное, я на миг потерял сознание от боли, провалившись в спасительное небытие. Но когда очнулся, все повторилось — вопрос, моя ругань — и боль, боль, боль…

* * *

В следующий раз я очнулся в полной темноте и одиночестве. Вокруг возились крысы, ужасно болела голова, было холодно — я лежал на спине посредине камеры, по прежнему по пояс голый, и все мое тело ломала дикая боль.

Осторожно, медленно-медленно — каждое движение отдавалось такой дикой, режущей вспышкой мучений, что у меня все плыло перед глазами, я сел. И удивительное дело — стало чуть-чуть полегче. Шаря вокруг себя руками, словно слепой, я на ощупь нашел в углу свой бушлат, натянул его на себя, дважды теряя сознание от боли, наконец нашарил в кармане зажигалку и в колеблющемся ее свете осмотрелся.

Крысы врассыпную брызнули от света, оставив свечи, от которых остались одни огрызки. Кое-как я насобирал стеариновых обломков, слепил из них подобие свечи вокруг уцелевшего фитиля, и поджег свое творение. Б тусклом, мечущимся свете я осторожно опустил голову, стараясь подбородком не коснуться груди, и скосил глаза на свое тело. Всю грудь и живот покрывали ужасные, багрово-красные, кровоточащие рубцы, оставленные паяльником. Я шепотом выругался и беззвучно заплакал — на большее у меня просто не хватило сил…

Боль то уходила, и несколько минут я отдыхал, тяжело дыша открытым ртом, то вновь вцеплялась в меня, вонзая острые когти, и тогда я проваливался куда-то, словно падал в аспидно-черную, бездонную пропасть.

В какой-то момент мне стало полегче, и я дополз до бутылки с водой, долго и с наслаждением пил, потом нащупал рядом железную миску, придавленную какой-то ржавой плоской железякой. В миске оказались холодные магазинные пельмени. Я набросился на еду и моментально съел все, после чего почувствовал себя получше. Я даже достал из кармана свой окурок, прикурил, но после первой же затяжки почувствовал дурноту и отбросил бычок в сторону, проследив глазами за вспыхнувшим фонтанчиком искорок. Надо было что-то делать. Паганель придет снова, иначе он бы не оставлял мне еду. В следующий раз, или потом, позднее, но он все равно убьет меня, это ясно! Но как, как мне выбраться отсюда?!

В углу снова завозились крысы, я взялся пальцами за край ржавой железки и швырнул ее туда, откуда слышался шум. Резкая боль полоснула меня, скрутила тело, ударила в голову. Я со стоном повалился на бок. Сука! Длинная гнусная сука! Я убью тебя, Паганель, убью, чего бы мне это не стоило!

Отлежавшись, я потихоньку, по стеночке, встал, и для начала попробовал расшатать хотя бы один из крючьев, вбитых в стены. Наконец, мне удалось чуть-чуть пошевелить плоский железный дрын, и я принялся, буквально повиснув на железке, раскачиваться туда-сюда, постепенно увеличивая амплитуду. Крюк медленно поддавался, миллиметр за миллиметром вытягиваясь из стены. Ну, давай же! Давай, сволочь! Вытаскивайся! Ну!!!

Один раз мои пальцы сорвались с ржавого железа, и я рухнул, потеряв сознание от боли. Не знаю, сколько я пролежал в забытье, но когда очнулся, мне стало хуже…

Я еще два раза вставал, хватался за крюк, раскачивал, расшатывал его, уже понимая, что вряд ли успею вытащить железку до прихода своего мучителя. Слишком слабым я стал после пыток, слишком быстро таяли и без того скудные силы…

* * *