Амундсен

«Монтевидео, 25 марта 1914 года. Восемнадцатого марта умер воспаления мозга Бек матрос Сконес госпитализирован аппендицитом необходимо стать в док раздобыть топливо вяленую рыбу пришлось выбросить

Нильсен»

С «Фрама» поступают сплошь дурные вести. Идея Панамского канала отпала три-четыре месяца тому назад, а полярный корабль достиг лишь берегов Уругвая. До Магелланова пролива еще далеко, до Фриско — и подавно!

— Что скажешь, Руал?

— Что скажешь, Леон?

***

А вот и ответная телеграмма: «Ждите распоряжений. Наилучшими пожеланиями Амундсен». Гордость Норвегии, викингский, королевский, флагманский корабль, стал воплощением злосчастья. Спроектированный и построенный для снега и льда, он уже почти два года стоял и плавал в тропиках. Судно, направлявшееся к Северному полюсу, практически не продвигалось вперед.

Еще в Буэнос-Айресе «Фрам» пережил нашествие крыс — сотен, если не тысяч крыс. За ними последовали тараканы, моль, гниль и плесень. Не говоря уже о «черных тварях», или «рыбных жуках», которых подробно описывает капитан Нильсен сразу после отправления удручающей телеграммы: «В последние дни стоянки в Колоне мы заметили во внутренних помещениях какие-то личинки — черного цвета, длиной около сантиметра. Решили, что они ползут из рыбы. Одновременно или даже раньше рыба начала вонять, отчего находиться на борту, особенно в носовой кают-компании, стало просто невыносимо. При ближайшем рассмотрении обнаружилось, что личинки действительно созрели в рыбе; возможно — или даже скорее всего — зачатки личинок появились там еще в Норвегии, хотя точно сказать нельзя. Мы просмотрели свой запас кофе и сложили все две тонны в рабочих помещениях. Через некоторое время из личинок начали вылупляться жуки с невероятно твердым панцирем. Наступить на жука было все равно что наступить на орех. Потом эти черные твари (жуки) добрались до кают — моей, Сундбека и Доксруда, и нам пришлось провести серьезную санитарную обработку. Наконец дело зашло так далеко, что я решил при первой же возможности избавиться от рыбы. Поскольку мне не хотелось, чтобы ее подхватило Гольфстримом и занесло в оживленный Флоридский пролив, я предпочел выждать, когда мы отойдем подальше. Тем не менее 2 января все триста тюков с рыбой полетели за борт. Чтобы никто не догадался о ее происхождении, мы разодрали первый тюк и спороли надписи, намалеванные с одного конца упаковок. Впрочем, так мы поступили только с первым. Внутри оказалось черным-черно от насекомых. Чтобы уничтожить большую их часть, нужно было сбрасывать тюки целиком. Кстати, почти все тюки сразу затонули. От рыбы там остались кожа да кости, мясо съели копошившиеся в них миллионы жуков. Еще одна неприятность, которую доставляли эти твари, связана с тем, что они вгрызались в дерево, так что у нас оказалась масса ящиков со множеством дырочек, в каждой из которых сидело по личинке».

За борт из дорогостоящего провианта полетели не только вяленая рыба, но и двести килограммов картофеля, и не менее того консервов: фрикасе из баранины, тресковая икра и пудинг со жженым сахаром. Урон запасам продовольствия, урон кораблю и самый страшный урон — экипажу. «Право, этот путь в обход пагубен для дела, — пишет капитан Нильсен. — Все мы в той или иной степени раздражены, и со всеми следует обращаться крайне осторожно. Особенно со Стубберудом. С тех пор как он в Христиании пустился в загул с Рённе и они стали "закадычными дружками", Стубберуд совершенно переменился, и мне кажется, Р. оказывает на С. крайне дурное влияние. К примеру, в Буэнос-Айресе у них был трехдневный запой, в продолжение которого они глаз не казали на корабль. Впрочем, не стану отнимать слишком много времени и перерассказывать истории, которые я слышал о каждом. Больше всех, разумеется, о Доксруде».

Одно дело — настроение, другое — здоровье. В Южной Америке многим членам команды пришлось обращаться в больницу. Матроса Сконеса, у которого, как следует из телеграфного сообщения, воспалился отросток слепой кишки, наняли в Буэнос-Айресе, а потому с ним братья Амундсен не были знакомы. Зато смерть Андреаса Бека, великана из Тромсё и замечательного ледового лоцмана, которому отводилась едва ли не главная роль в предстоящей экспедиции к Северному полюсу, была воспринята трагично.

Он почувствовал себя плохо в начале марта. Но как прикажете его лечить? С тех пор как застрелился участник второго похода, д-р Свеннсен, своего врача на «Фраме» не было. «Какая у Бека болезнь, для нас загадка, — 17 марта помечает в дневнике Нильсен. — Сначала я думал, причина в никотине, затем — в помешательстве, еще позднее — в воспалении мозга. Болями он не мучится, пульс нормальный, температура нормальная. Мы только знаем, что у него двоится в глазах, и видим, что человек угасает». Вистинг тоже не может ничего посоветовать, хотя в последнем плавании он совмещает обязанности лекаря, зубного врача и жестянщика.