Читаем Амундсен полностью

Муссолиниевская пресса наконец-то могла дать себе волю и наводнить новостные публикации столь желанными героико-патриотическими атрибутами. Норвежские газеты были куда больше вовлечены в дела самой экспедиции. Прежде всего через главного редактора Томмессена — владельца и издателя «Тиденс тейн» и «Осло афтенавис». Но полярник по традиции сотрудничал с несколькими газетами, в том числе и с правоконсервативной «Афтенпостен». Не вызывало сомнений, что оба могущественных газетных магната — ярко выраженные националисты Фрёйсланн и Томмессен — рассчитывали по максимуму использовать перелет «Норвегии» не только ради чисто финансовой прибыли, но и как политический козырь.


«"Норвегия" стартовала в 9.55 утра. Погода была лучезарная. Ясно и безветренно при — 40,6°[165]. Нас 16 человек» — вот так, деловито и лаконично, Руал Амундсен начинает свой последний экспедиционный журнал. Старый полярник не забыл давний навык засекать время, замерять температуру и пересчитывать своих людей. Но, описывая дирижабль, он волей-неволей обращается к поэзии: «Он красиво взмыл ввысь и расправил оперение».

Какое такое оперение? Крылья есть у самолетов, но не у дирижаблей — даже в поэзии дирижабль, пожалуй, сравним с парящим в небе китом или исполинским надувным динозавром, но не с птицей. И все же он расправил оперение. Может, взлетел «павлиний» трон?

В капитанской гондоле, как всегда на амундсеновских кораблях, висели овальные рамы с портретами короля Хокона и королевы Мод. Спустя много лет у норвежского короля будет свой морской корабль под названием «Норвегия». Но и дирижабль «Норвегия» тоже был королевским. N-1 поначалу предназначался для итальянского монарха Виктора Эммануила III, чтобы тот мог совершать полеты и озирать с высоты свою державу. Правда, после перестройки роскошное убранство демонтировали. Только трон остался.

Полковник Нобиле писал, что специально для Амундсена установил у одного из боковых иллюминаторов плюшевое кресло; сам же полярник утверждает, что сидел на алюминиевом баке с водой. И в данном случае он, вероятно, прав, не насчет кресла, а насчет позиции. Полярник не хотел сидеть у бокового иллюминатора, он хотел сидеть впереди, у большого панорамного окна.

Руал Амундсен — тоже король, ничуть не менее, чем Виктор Эммануил, незначительная фигура в тени Муссолини.

Непоколебимый, как самодержец, полярник сидел спиной к своим подданным. Всю жизнь он странствовал под защитой Господа по зеркальным ледяным чертогам. И ни на миг не усомнился в своем праве на власть. Король, разыскивающий свою державу.

Пока что всё — повтор. «Льды почти как в прошлом году, — дисциплинированно записывает он. — Весь экипаж прилежно трудится». Чем они, собственно, заняты, Начальника не интересует — ведь всё «идет отлично». В позднейшем рассказе он обращается к образу, заимствованному из животного царства: «Во всех трех гондолах, точно обезьяны, сновали механики».

Самых головоломных акробатических номеров Начальник не видит, они разыгрываются далеко от капитанской гондолы: такелажник Алессандрини вылезает через носовой люк наружу, чтобы осмотреть внешнюю оболочку аппарата. Он ужом ползает взад-вперед по округлому корпусу, на трескучем морозе, при скорости 80 километров в час. Стало быть, механики, «эти бодрые, веселые сыны юга», как их называет Начальник, впрямь владеют своими обезьяньими искусствами. Холод был столь же беспощаден, а высота падения ничуть не меньше, чем для погонщика собак, бодро бегущего по испещренным разломами ледникам Антарктиды.

Времена изменились. На «Фраме» и «Мод» кишмя кишели собаки и приходилось ежедневно убирать помет; здесь, на «Норвегии», ничего такого нет. Хотя лай все-таки слышен.

Собачка Нобиле скачет по гондоле. Но если фрамовские собаки заполняют многие страницы саги Южного полюса, то Титина в «Первом полете над Ледовитым океаном» практически не упоминается. Можно лишь догадываться о мыслях полярника. Невысказанность — свидетельство великодушия. Собачка Нобиле — нарушение устава. Полярник таких мелких собачонок просто не замечает. Собака ли это вообще?

Полковник Нобиле говорит, что она подлиза, не хотела оставаться без хозяина. Полярник умеет оценить верность собаки, ведь в ней столько благородства, но практические функции? Собаки должны либо везти хозяина вперед, к цели, либо сидеть дома и стеречь его имущество. Комнатной собачке в полярной экспедиции не место. Она — уязвимая точка в организации, душевный изъян пилота. Не собака зависит от полковника, полковник зависит от Титины.

По зрелом размышлении полярник решает, что собачка, может быть, даже пригодится. Смотрит на Вистинга и вспоминает Потрошителя. Титана весит килограммов пять. Вистинг умеет свежевать собак и использовать по максимуму. Каждому достанется немного, но дележ будет равный. В тот миг, когда они ступят на лед, распоряжаться будет он, Начальник, — людьми, животными и дневными рационами.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное