Амундсен

Итак, полярный путешественник признаётся, что перед отъездом написал завещание. Поскольку в нем не предусмотрены ни братья, ни нянька, очевидно, оно составлено в пользу постороннего лица. «Всю прибыль от книги я просил бы тебя перевести на собственное имя, — пишет Руал Леону, — поскольку эта сумма не имеет никакого отношения к прочему имуществу, которое я оставлю после себя».

Руал Амундсен уже начал тревожиться, что не переживет экспедиции на «Мод». Его мучают угрызения совести по отношению к близким, многие из которых не могут содержать себя, тогда как завещание, судя по всему, было жестом в сторону человека, и без того обладающего крупными средствами. И еще: «Если я погибну, сделай, что сумеешь, для Ханссена и Вистинга. Хотелось бы вознаградить также Рённе и Сундбека, но прежде всего — тех двоих». Полярный путешественник принимает меры не на случай гибели экспедиции, а на случай собственной кончины.

С той же почтой Амундсен посылает в Христианию отчет своему врачу, д-ру Роллу. В отчете содержится волнующая история его болезни, которая начинается вскоре после прибытия экспедиции в гавань «Мод»: «30 сент. 1918 года я упал с корабля на лед и по крайней мере в двух местах сломал себе правое плечо. Один перелом пришелся над локтевым суставом, второй — под плечевым. Вистинг, получивший некоторое медицинское образование и знакомый с подобными случаями, наложил мне повязку. За исключением продолжавшихся две недели страшных судорог в соседних мышцах, все было хорошо. Через пять недель (мне оставалось бинтовать руку еще неделю) я столкнулся с медведицей и та опрокинула меня на лед. К счастью, я сумел вырваться из ее когтей и залезть обратно на корабль». В решающий миг медведицу отвлек на себя пес Якоб, а потом ее пристрелил г-н лекарь — Вистинг.

В историю болезни полярный путешественник мог прибавить третий из произошедших за полгода случаев, когда был на волосок от смерти. На сей раз дело происходило в подземной магнитной обсерватории: «Вентиляции там не было. Свет и тепло давала 100-свечовая лампа фирмы "Люкс" (керосиновая). По прошествии некоторого времени я, производя наблюдения, заметил у себя одышку, однако не придавал ей значения, пока 10 дек. внезапно не почувствовал безотчетную тревогу. Дыхание стало частым и затрудненным, пульс бился с невероятной быстротой — не менее ста пятидесяти. Пришлось прервать наблюдения и выскочить наружу. Там ноги едва не отказались мне повиноваться, но я все же преодолел 200 метров, отделявших меня от судна» [101]

.

Руал Амундсен считает, что подвергся отравлению. На протяжении зимы у него не раз бывали сбои сердца, дыхания и пульса. «Вы в состоянии разобраться во всем этом? Возможно ли, чтобы переломы, встреча с медведем и удушье сказались на сердце? Боюсь, так оно и есть, хотя уговариваю себя, что все мои проблемы чисто нервного происхождения». В заключение полярный исследователь признается врачу, что страдает бессонницей. «А так грех жаловаться — в нашем заточении мы обеспечены теплом, едой и питьем на несколько лет вперед…» Иначе говоря, у него есть все, кроме счастья.

Доктор Ролл не имел возможности лично поставить диагноз больному и вынужден был до поры до времени предоставить его заботам местного коллеги, жестянщика Вистинга. Впоследствии полярный путешественник изложит историю своей сибирской болезни нескольким врачам. У него явно были нелады с сердцем. Но какие именно?

Руал Амундсен возвращается к эпизоду с медведицей в книге «Моя жизнь», где описывает случай 8 ноября 1918 года под новым углом зрения: «Я всегда слыхал, что перед лицом смерти, в последние короткие мгновения человек с бешеной скоростью переживает в памяти всю минувшую жизнь. Однако, когда я лежал под медведицей, ожидая смерти, мысли мои не были заняты ничем значительным. Наоборот, из всего пережитого передо мною вдруг возникла одна сцена из лондонской уличной жизни и в связи с нею мысль, которую в такую минуту безусловно можно назвать пустой. А именно, я поставил себе вопрос: сколько головных шпилек сметается с тротуара лондонской Риджент-стрит утром в понедельник? Почему такая дурацкая мысль явилась мне в один из самых серьезных моментов моей жизни — этот вопрос я предоставляю психологам, но с тех пор я часто задумывался над тем, как странно может реагировать человеческий мозг в минуту величайшей опасности».

Что сказал бы по этому поводу Фрейд? Этим вопросом задался живший во Флурё доктор Отто Краттер, как только прочел амундсеновскую автобиографию. 31 января 1928 года он получил следующий ответ из Вены:

«Многоуважаемый коллега!