Амур-батюшка (Книга 1)

Как-то под вечер Федор, выйдя из тайги, встретил его на берегу. Иван шел в тени деревьев, опустив низко голову в надвинутой на глаза поярковой шляпе, и глядел себе под ноги. Вокруг него вился рой мошкары.

- Здорово, Федор Кузьмич, - вымолвил он, не доходя до Барабанова шагов на десять и не подымая головы.

- Ты как меня увидел? - удивился Федор.

Бердышов молча шел прямо на него.

- Возьми-ка моих комаров, - махнул он руками, поравнявшись с Барабановым, и отшатнулся в сторону.

Вся туча гнуса перелетела на Федора.

- Э-э-э-эй, да ты что, да на что они мне? - завопил Барабанов, отбиваясь от комарья.

Но Иван уже шел своей дорогой, и только покатые плечи его тряслись от смеха.

- Чудной он какой-то, не поймешь его, - говорили про Бердышова переселенцы. - Надо всем смеется, из всего у него шутки.

- В тайге столько проживешь, чудной станешь, - оправдывал его Кузнецов, - а он тут давно живет, уже лет восемь, поди...

- Недаром казаки-то говорили, что у него жена шаманкой была. Это ведь колдунья, шаманка-то. От нее он и перенял, поди, эти выходки. Видишь, какой он переменчивый, то так прикинется, то этак, не дай бог околдует, не то на самом деле пугался, не то шутил Тимошка.

- Он и над гольдами, над родичами, и то просмешничает, - утверждал Пахом. - Уж таков человек!

- Того и гляди боднет лбищем-то. Вот помяни мое слово, он еще натворит нам делов целую контору, - говорил Силин.

В конце июля на Додьгу прибыли казенные баркасы, доставившие на каждую семью переселенцев по коню и по корове. Кони оказались клячами, а весь скот бракованным, и крестьяне были в отчаянии. Коровы доились плохо. Вместо обещанной муки почему-то привезли зерно.

- Вот еще новая забота, - горевали мужики, - чем же молоть станем?

Они на все лады ругали Барсукова.

- Лошадь отходим! Выпасется на лугах, - говорил Егор жене. - Какая бы заморенная ни была, а откормится - будет конь. Мы сами пришли заморенные, и кони у нас такие же.

В бормотовской лодке мужики стали возить сено, заготовленное солдатами. Но сена было мало, а трава, стоявшая на лугах, уж превратилась в дудки. Все же пришлось косить ее и возить с острова на берег.

- Как солома, - говорили крестьяне.

Бабы расчистили под грядки малые клочья земли.

Вскоре после отплытия баркасов Бердышов напомнил мужикам, что они обещали ему устроить помочь: расчистить тайгу подле его избы. На другой день переселенцы вышли работать на Иванов участок. Там порубили и пожгли все пеньки и деревья, оставив только несколько лиственниц подле самой Бердышовой избы. Теперь кругом нее чернели пепелища.

В награду за труды Иван по обычаю устроил мужикам пирушку: выставил водки и роздал пуда три вяленой сохатины.

А на бабьих огородах, на целинных влажных землях, под горячим солнцем быстро взошли лук, редиска. До осени переселенки надеялись кой-чего вырастить.

Огород был для каждой семьи заветным местечком. Наталье плакать хотелось от радости, когда впервые зазеленели всходы на ее грядках. Лес еще стоял поблизости, тучи комарья туманом зеленели над релкой, но, глядя на такие знакомые, по-старому родные и милые комья черной земли и на стройные рядки лунок с бледно-зелеными ростками, верилось, что будет тут и дом, и пашня, и двор. Хотелось работать еще пуще, и Наталья трудилась не покладая рук и не жалея себя. Это чувство испытывали все переселенцы, и всем работалось в тайге веселей, когда за спиной появились маленькие росчисти.

Вечером после тяжелого труда не было для измученных новоселов большей радости, чем посидеть на огороде и полюбоваться на первую зелень, выращенную среди таежной дичи своими руками.

Иван Карпыч прожил на Додые недолго. Однажды поутру дверь его избы опять оказалась припертой колом, а его дощатая лодка, обычно лежавшая на песке, исчезла.

- На охоту уехал со своей гольдкой, - решили переселенцы.

Парни и ребята любили поговорить между собой про зверей, про охоту и про Бердышова.

Побывавши раз-другой у его избы - часто они боялись туда подходить, чураясь гольдки, к которой присматривались с недоумением, - они забыть не могли охотничьи копья, ножи, звериные шкуры, луки, сохатиные окорока.

- Встретить бы мне зверя, я бы его пальнул!.. - мечтал Илюшка.

- Пахом тебе ружье-то не даст, - насмешливо возражал белобрысый Санка Барабанов. - Из чего ты его палить-то станешь?

- Тятя мне дать ружье посулил, ей-ей, посулил, - хвалился Илюшка.

Схватив с песка палку, он, пригнувшись, взбежал на изволок берега и нацелился в черное обгорелое корневище.

- Ка-ак бы я его!.. - И он зажмурился.

- Да-а, Иван Карпыч где-то сейчас промышляет, - задумчиво говорил Петрован Кузнецов. - Вот с ним бы на зверя-то сходить!..

В это лето из ребят, пожалуй, не осталось ни одного, который не собирался бы стать охотником подобно Бердышову. Их, подросших в тяжелой и длинной сибирской дороге, привлекала жизнь промысловиков, жизнь, полная приключений и опасностей, о которых они много наслышались. И хотя они, дети хлебопашцев, всегда помнили о пашнях, о хлебах, о скоте и хвастались друг перед другом, как и что быстро растет на огороде, но уж тайга все сильней тянула к себе юных амурцев.