Амур-батюшка (Книга 1)

Вчерашняя пурга, как заботливая хозяйка избу, выбелила начисто уже начавшие было сереть ледяные поля и сопки. Солнце ярко сияло, снега слепили глаза. Вокруг разлилось спокойствие и величие, чувствовался праздник, отдых природы от диких ветров и морозов. Собаки мчались весело, легко и быстро преодолевали сугробы, через дужку нарт ездоков то и дело запурживало свежей снежной пылью.

- А что, Улугу, - заговорил Иван, когда нарты пошли протокой и Мылки скрылись за чащей голого чернотала, - кому ты теперь меха продаешь?

В глубоком снегу собаки замедлили ход. Улугу, видя, что им тяжело, не понукал их.

- Меха-то? - переспросил он, оборачиваясь к Ивану. - Бельговскому торговцу отдаю, мы ему все должны.

Иван помолчал. Собаки, выйдя на гладкий, обдутый ветром снег, помчались быстрее. Вдали, из-за отходившего в сторону полуострова, как битые зеркала, засверкали тысячами солнц амурские торосы. Далеко-далеко, за ледяной рекой, в голубоватой дымке чернел каменный обрыв у входа в Пиванское озеро. Над ним разметались сопки. Их склоны окутаны были легкой синей мглой, оттенявшей ущелья, пади и перевалы. Слева над горизонтом стелилась красновато-бурая завеса, словно где-то там горели леса.

- А кто же это гостит у Денгуры? - спросил Бердышов, отряхивая воротник от комьев снега.

Улугу смутился и заморгал маленькими глазками. Иван не торопил его с ответом, зная, что гольд все равно ответит и не соврет. Чтобы скрыть свое замешательство, Улугу стал размахивать палкой и громко ругать на разные лады собак. Отъехав еще с полверсты и достигнув берега, где начиналась релка, он вдруг проворно обернулся к Ивану и переспросил его:

- Это который человек в кости с тобой играл? Про него спрашиваешь?

Иван молча кивнул головой.

- Это не купец, - вымолвил гольд со злобой.

Собаки, высунув языки, тяжело дышали, вытаскивая нарты на снежный заструг. Улугу, спрыгнув с нарт, помогал им, прихватывая постромки. Преодолев сугроб, он снова вскочил на нарты и погнал упряжку быстрей.

С верховьев чуть колыхнул легкий ветерок. Бердышов, подняв воротник и подставляя лицо теплым солнечным лучам, вытянулся на нартах. Лучи грели по-весеннему, во всем существе Ивана разлилась лень и приятная истома. Только сейчас стала сказываться в нем усталость от долгих зимних таежных скитаний. Воздух был по-весеннему тяжек и томил, а от жаркого солнца слегка кружилась голова и тяжелело тело.

- Не знаю, почему меха у нас берут, - продолжал Улугу. - Соболя им отдай, рыбу налови, угощай их. Где возьму, как на всех напасусь!

- Один, что ли, он приехал?

- Какое один! - воскликнул гольд. - Целая ватага ездит. Сам кривой старик был. Знаешь его? Злой старик, рябой, левый глаз течет. Он тоже был нынче в Мылках, а потом пошел нартами вниз.

- А помощника оставил в Мылках?

- Конечно, оставил!

- Куда же они поехали?

- На Горюн пошли. Вниз они не поедут: там Софийск, Николаевск, русских много. Они по рекам поедут в тайгу, где глупый народ живет, - там напугают, отберут соболей. К тунгусам пойдут. Знаешь, тунгус в тайге живет, ничего не видит, - усмехнулся Улугу темноте и невежеству таежных тунгусов. - Муку, крупу не едят, все мясо да мясо, а если мяса нету, все помирают. Сколько Дыген велит дать - все отдадут.

- Значит, по-твоему, тунгусы дурные, что Дыгену меха дают? - спросил вдруг Иван.

- Конечно, дурные...

- Ну, а сам-то ты как? Наверно, двух соболей Дыгену отдал? Ну-ка, признайся, - Иван слегка тронул отвернувшегося в сильном смущении гольда. - Вот то-то, брат!.. Мы других судим, а сами... Собрались бы вы всей деревней да взяли бы Дыгена в рогатины, как медведя. Чего на него смотреть? Обманывает он вас. Считай: сколько ты ему за свою жизнь переплатил? Эх, Улугу, Улугу!.. - Иван хлопнул гольда по спине.

Вдали за мысом показался дымок. Вскоре стал виден косогор с черными пеньками.

- Видать юрты ваши, - молвил Улугу, не оборачиваясь.

Откуда-то издалека донеслось позвякивание колокольцев. Улугу завертелся на нартах, оглядываясь по сторонам.

- Почта поехала, - показал Иван в сторону дальнего берега.

Между торосами рысили запряженные гусем кони.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Замерзшее оконце в оттепель начинало оттаивать, с него обильно текло. Агафья срубила со стекла лед, протерла окошко, и яркий солнечный свет впервые за зиму осветил темные углы барабановской землянки.

Ребята спорили из-за места на солнышке. Гошка начистил до блеска железную тарелку и забавлялся, пуская зайчиков на стены.

- Ну, вот и веселей у нас стало, - говорил Федор, заходя в землянку с Тимошкой.

С утра они работали вместе, валили лес и пришли голодные и уставшие.

- Томит солнышко-то, - сказал Силин.

- У меня аж в ушах звенит, - подтвердил Санка, снимая вымазанную смолой куртку.

- Солнце-то здесь теплое, а у нас об эту пору так не греет. Кабы не ветры, тут бы уж весна была.