Амур-батюшка. Книга 1

— Меха-то? — переспросил он, оборачиваясь к Ивану. — Бельговскому торговцу отдаю, мы ему все должны.

Иван помолчал. Собаки, выйдя на гладкий, обдутый ветром снег, помчались быстрее. Вдали, из-за отходившего в сторону полуострова, как битые зеркала, засверкали тысячами солнц амурские торосы. Далеко-далеко, за ледяной рекой, в голубоватой дымке чернел каменный обрыв у входа в Пиванское озеро. Над ним разметались сопки. Их склоны окутаны были легкой синей мглой, оттенявшей ущелья, пади и перевалы. Слева над горизонтом стелилась красновато-бурая завеса, словно где-то там горели леса.

— А кто же это гостит у Денгуры? — спросил Бердышов, отряхивая воротник от комьев снега.

Улугу смутился и заморгал маленькими глазками. Иван не торопил его с ответом, зная, что гольд все равно ответит и не соврет. Чтобы скрыть свое замешательство, Улугу стал размахивать палкой и громко ругать на разные лады собак. Отъехав еще с полверсты и достигнув берега, где начиналась релка, он вдруг проворно обернулся к Ивану и переспросил его:

— Это который человек в кости с тобой играл? Про него спрашиваешь?

Иван молча кивнул головой.

— Это не купец, — вымолвил гольд со злобой.

Собаки, высунув языки, тяжело дышали, вытаскивая нарты на снежный заструг. Улугу, спрыгнув с нарт, помогал им, прихватывая постромки. Преодолев сугроб, он снова вскочил на нарты и погнал упряжку быстрей.

С верховьев чуть колыхнул легкий ветерок. Бердышов, подняв воротник и подставляя лицо теплым солнечным лучам, вытянулся на нартах. Лучи грели по-весеннему, во всем существе Ивана разлилась лень и приятная истома. Только сейчас стала сказываться в нем усталость от долгих зимних таежных скитаний. Воздух был по-весеннему тяжек и томил, а от жаркого солнца слегка кружилась голова и тяжелело тело.

— Не знаю, почему меха у нас берут, — продолжал Улугу. — Соболя им отдай, рыбу налови, угощай их. Где возьму, как на всех напасусь!

— Один, что ли, он приехал?

— Какое один! — воскликнул гольд. — Целая ватага ездит. Сам кривой старик был. Знаешь его? Злой старик, рябой, левый глаз течет. Он тоже был нынче в Мылках, а потом пошел нартами вниз.

— А помощника оставил в Мылках?

— Конечно, оставил!

— Куда же они поехали?

— На Горюн пошли. Вниз они не поедут: там Софийск, Николаевск, русских много. Они по рекам поедут в тайгу, где глупый народ живет, — там напугают, отберут соболей. К тунгусам пойдут. Знаешь, тунгус в тайге живет, ничего не видит, — усмехнулся Улугу темноте и невежеству таежных тунгусов. — Муку, крупу не едят, все мясо да мясо, а если мяса нету, все помирают. Сколько Дыген велит дать — все отдадут.

— Значит, по-твоему, тунгусы дурные, что Дыгену меха дают? — спросил вдруг Иван.

— Конечно, дурные…

— Ну, а сам-то ты как? Наверно, двух соболей Дыгену отдал? Ну-ка, признайся, — Иван слегка тронул отвернувшегося в сильном смущении гольда. — Вот то-то, брат!.. Мы других судим, а сами… Собрались бы вы всей деревней да взяли бы Дыгена в рогатины, как медведя. Чего на него смотреть? Обманывает он вас. Считай: сколько ты ему за свою жизнь переплатил? Эх, Улугу, Улугу!.. — Иван хлопнул гольда по спине.

Вдали за мысом показался дымок. Вскоре стал виден косогор с черными пеньками.

— Видать юрты ваши, — молвил Улугу, не оборачиваясь.

Откуда-то издалека донеслось позвякивание колокольцев. Улугу завертелся на нартах, оглядываясь по сторонам.

— Почта поехала, — показал Иван в сторону дальнего берега.

Между торосами рысили запряженные гусем кони.

Глава двадцать первая

Замерзшее оконце в оттепель начинало оттаивать, с него обильно текло. Агафья срубила со стекла лед, протерла окошко, и яркий солнечный свет впервые за зиму осветил темные углы барабановской землянки.

Ребята спорили из-за места на солнышке. Гошка начистил до блеска железную тарелку и забавлялся, пуская зайчиков на стены.

— Ну, вот и веселей у нас стало, — говорил Федор, заходя в землянку с Тимошкой.

С утра они работали вместе, валили лес и пришли голодные и уставшие.

— Томит солнышко-то, — сказал Силин.

— У меня аж в ушах звенит, — подтвердил Санка, снимая вымазанную смолой куртку.

— Солнце-то здесь теплое, а у нас об эту пору так не греет. Кабы не ветры, тут бы уж весна была.

Агафья подала сухари и чугунок мелкорубленого мяса кабарги. Следом появился горшок каши и свежая рыба, добытая Санкой на махалку. С пищей у Барабановых за последнее время стало получше. Федор, охотясь с Савоськой за Амуром, подстрелил кабаргу. Санка поймал на свой самострел соболя, а на третий день промысла Федор взял лису.

Санка и Тимошка доедали чумизу, а Федор глодал кабаржиные кости, когда в землянку вошел Бердышов. Барабанов стал подробно рассказывать ему о своей удачной охоте.

— А ты коня у кого ставил, покуда промышлял? — спросил его Иван.

— Григорий Иваныч, дай ему бог здоровья, позаботился. Кормил, шубой его на ночь укрывал, доху не пожалел на коня.

— Ты в лес с Савоськой ходил?

— С ним.

— Это охотник так охотник!