Амур с капральской тростью

– Я?.. И почему именно сегодня? – улыбнулась в ответ госпожа Меллин. – Что-то раньше вы никогда не замечали, что я красива, господин капитан.

– Я… в самом деле, – запнулся Иван, – как бы я и раньше мог отважиться на такое признание, однако я всегда готов был поклясться, что вы самая красивая женщина при нашем дворе.

– Уточню; после императрицы, – с коварной досадой ввернула госпожа Меллин.

– Нет, прежде императрицы.

– Вы вдруг так галантны!

– Я не галантен, я влюблен, – прошептал Нахимов.

Госпожа Меллин пожала плечами.

– Я знаю, что вы противница мужчин, – продолжал Адонис, – что люблю я без всякой надежды на взаимность.

В эту минуту вернулся Павлов и, откупоривая бутылку, услышал последние слова.

– Отчего же без надежды? – возразила госпожа Меллин, кокетливо поигрывая веером.

– Ах! Вы делаете меня счастливейшим из смертных! – ликуя, вскричал Нахимов. – Наполни бокалы, Павлов!

Бывший капитан весь затрясся от гнева и ревности, и так получилось, что вместо бокала этой восхитительной женщины, которую он сейчас любил еще неистовее, чем когда-либо, он вылил красное вино на ее белое, расшитое разноцветными шелковыми букетиками платье.

– Экая неуклюжесть! – ахнула госпожа Меллин.

Нахимов вскочил на ноги, сорвал с гвоздя плетку, висевшую у входа в палатку, и хотел было ударить Павлова, однако тот молниеносно выхватил из-за пояса нож и приставил его к груди не в меру разыгравшегося счастливца.

Нахимов отвел удар, с невероятной силой обрушился на дрожащего от возбуждения противника, выбил у него оружие, швырнул наземь и уперся коленями ему в грудь.

Все это произошло мгновенно. Дамы, в ужасе повскакивавшие было со своих мест, начали хохотать, увидев Павлова, который, точно червь, в бессильной ярости извивался под ногами Нахимова.

Прибежали солдаты и связали Павлова. Когда его уводили, он успел увидеть, как госпожа Меллин подняла свой бокал в направлении Нахимова и выпила за его здоровье. Потом он больше ничего не видел. Свет померк в его глазах.

VIII

Павлов поднял руку на своего начальника с очевидным намерением убить того. Военный трибунал приговорил его к смертной казни.

Госпожа Меллин ожидала, что он попросит ее о помиловании.

Прошло три дня. Павлов не попросил.

Настало утро, когда должна была состояться казнь. Один офицер, как только забрезжил рассвет, навестил приговоренного и уговаривал его попросить пощады.

Павлов снова отказался.

– Сама госпожа Меллин ждет этого, – признался офицер, – это она послала меня сюда…

– Ох! Я эту женщину знаю, – с болезненной улыбкой возразил Павлов, – она только хочет увидеть, как я перед ней унижаюсь, как я, чего доброго, буду на коленях умолять ее сохранить мне жизнь, чтобы затем тем более не дать мне пощады.

– Вы заблуждаетесь.

– Я не заблуждаюсь, я благодарен вам, однако я не заблуждаюсь, и никогда и никого о милости просить не буду, – заключил приговоренный.

Получив известие о его решении, прекрасная амазонка разгневанно топнула ногой и после этого приказала немедленно приступать к экзекуции.

Стояло весеннее утро, лучезарное, благоухающее и свежее, когда в окружении отряда гренадеров Павлов шагал по дороге к смерти. На цветущих ветках вишневых деревьев прыгали и щебетали птицы, со стороны близлежащего села доносились приветливые и звонкие удары церковного колокола.

На лобном месте госпожа Меллин, с головы до ног одетая в зеленый, отороченный соболем бархат, с тростью в руке, поджидала приговоренного перед строем полка.

При виде любимой и жестокой женщины Павлова охватил ужас, смешанный с отвращением, однако он ни на секунду не потерял самообладания.

Офицер, руководивший экзекуционной командой, еще раз подошел к нему и вполголоса предложил ему попросить о помиловании.

– Я благодарю вас от всей души, – сказал Павлов, – и прошу вас после моей смерти передать госпоже Меллин и Ивану Нахимову, что я простил их, но о помиловании просить не буду.

После этих слов он снял китель и шапку, и твердым спокойным шагом встал перед кучей песка.

Профос завязал ему глаза.

Экзекуционная команда построилась.

Шесть человек вышли вперед, шесть ружейных стволов нацелились в грудь Павлова.

– Огонь!

Прогремел залп, четко, как на учебном стрельбище; однако Павлов остался стоять цел и невредим.

И прежде чем он успел осознать, что произошло, с его глаз упала повязка, и прекрасная, жестокая, обожаемая женщина, смеясь сквозь слезы, приникла к его груди.

Так эксцентрично-переменчиво женское сердце! Пока в Иване Нахимове она видела бедного крепостного, простого солдата, полудикаря, в то время как ей равным гордо и задорно противостоял Павлов, она ненавидела последнего и желала полюбить первого. Но стоило ей вдруг поднять Нахимова до своего уровня, и тот благодаря природному дарованию даже начал блистать своими достижениями, как он утратил для нее всякий интерес. И тут же перевесила чаша несчастного до глубины души оскорбленного Павлова.